Weekly
Delo
Saint-Petersburg
В номере Архив Подписка Форум Реклама О Газете Заглавная страница Поиск Отправить письмо
 Основные разделы
Комментарии
Вопрос недели
События
Город
Власти
Анализ
Гость редакции
Взгляд
Человек месяца
VIP-рождения
Телекоммуникации
Технологии
Туризм
Светская жизнь
 Циклы публикаций
XX век - век перемен
Петербургские страсти
Судьбы
Поколения Петербурга 1703-2003
Рядом с губернатором
Взгляд 15/12/2008

С кем вы, мастера культуры? // Алексей Герман // Наш народ был изнасилован. И многим понравилось…

Николай КУДИН

Коллаж Александра СЕРГЕЕВА, использована илл. с сайта www.allday.ru

Кинорежиссер Алексей ГЕРМАН в интервью "Делу" рассказал о том, каким ему видится нынешнее состояние российского кинематографа, какие идеи задают в нем тон и что представляет собой сегодня российская интеллигенция.

— Верно ли мнение, что сегодняшнее состояние кинематографа определяется противостоянием — и неравным — коммерческого кино и авторского, рассчитанных на разные категории зрителей? Вы согласны с этой точкой зрения?

— Это выдумки ремесленников, необходимые для их комфортного существования. Кинематограф бывает хороший и плохой. К какой категории отнести "Амаркорд" или "Рим" Феллини — к кино для интеллектуальной элиты или просто к высокому искусству? Совершенно очевидно, что речь идет именно о высоком искусстве. Дело в том, что постепенно мы потеряли настоящих мастеров от кинематографа. Как сказано в стихотворении Давида Самойлова: "Смежили очи гении./ И когда померкли небеса,/ Словно в опустевшем помещении,/ Стали слышны наши голоса".

А голоса наши, по сравнению с голосами Бергмана и Феллини, жалки. Есть среди них более жалкие, есть менее, но это сути дела не меняет. И для того чтобы как-то оправдаться, придумали такую формулу: то, что непонятно, запутанно, сложно, что заставляет задуматься, — для интеллектуалов. А что касается отрезания пальцев, вспарывания животов, сношения на экране под специально написанную ритмичную музыку — для остальных. Эта ловкая система бытует во всех странах, не только у нас. Посредственное выдается за хорошее, хорошее — за великое, а откровенную дрянь называют кинематографом для народа и обеспечивают ей высокие рейтинги.
Такое положение вещей объясняется тем, что ушли в сторону не только великие режиссеры, но и великие кинокритики. Пресловутый Даниил Дондурей, к примеру, в кино не понимает ничего и в действительности не является критиком ни по образованию, ни по призванию. Он социолог, и очень хороший, но это совсем другая профессия — социолог не должен оценивать качество картины. Ушел Жан-Поль Сартр, ушла Натали Саррот, и погоду нынче определяют люди, которых назначили критиками. Некогда сильный кинематограф теперь хилый. Но в нем время от времени происходят выбросы картин, которые можно назвать хорошими с полным правом. Однако сейчас нет прежней привязанности интеллигенции к кино.

— А в чем причина того, что интеллигенция "отвязалась" от кино?

— Приведу пример Сергея Бондарчука. Я никогда не считал его крупнейшей кинематографической фигурой, но актер он был при этом замечательный. И когда он запускался с "Войной и миром", в моем, достаточно интеллигентном, доме отец и мама обсуждали, какие для фильма подобраны актеры, подходит ли Тихонов на роль, кто будет играть Наташу Ростову и т.п. Я помню, что для нас значило появление "Зеркала", "Андрея Рублева", фильмов молодого Авербаха. Сейчас подобные вопросы мало кого интересуют. Картины довольно быстро вываливаются на экраны телевизоров и, как правило, поражают профнепригодностью своих создателей.

— Словом, кинематографистов следует делить на пригодных и непригодных?

— Сейчас они поделились не столько даже по принципу уровня мастерства, сколько по определенным позициям. Так, существует "патриотическая" позиция, апологеты которой готовы поддерживать что угодно, если в его названии присутствует буква "р", напоминающая им о России, а всем остальным государствам предлагается "освободить планету". Противоположная позиция заключается в том, чтобы вести нормальное существование, без истерик. Интересно, как бы сейчас решили вопрос: патриотом был Лев Толстой, написавший "Власть тьмы", или же почти сионистом? Как бы сейчас восприняли "Бедных людей" Достоевского те, кто способен сделать это всерьез?

— Вы против патриотических признаний в российском кино?

— Я проведу некоторую параллель. С того момента, когда Русская православная церковь приобрела монополию на официальную идеологию, огромное число людей притворяются, что верят в Бога. Понятно, что вовсе не верующих нет — как говорится, "в окопах не бывает атеистов". Но, по большей части, те, кто раньше верил, тот верит и сейчас; остальные придуриваются; и я, утверждая это, основываюсь на простом факте — крови сдают меньше, чем при большевиках. То же самое относится и к патриотизму. Те, кто любил свою родину, продолжают ее любить. А те, кто начал в голос кричать о своей любви к отчизне, не вызывают у меня доверия, как и те, кто во всеуслышание голосят о любви к женщине, — в этом случае речь идет, скорее, о похоти; любовь нуждается в тишине. Конечно, когда о России говорили: "Эта страна", было обидно. Но нынешний патриотический лубок превратился в способ уничтожения конкурента, достижения собственного подъема и выбивания денег. Поэтому мне кажутся невероятно глупыми эти надоевшие разговоры о "святой Руси", о нашей исключительности и неповторимости.

— Режиссеры в эпоху "сильного", по Вашему выражению, кинематографа и нынешние — вдохновляются разными идеалами?

— В одном журнале было опубликовано интервью с Алексеем Балабановым, в котором режиссер рассказал о том, что я не подаю ему руки из-за каких-то антисемитских мотивов в его кинофильмах. Я даже не хочу лишний раз говорить о том, что Балабанов — еврейская фамилия, а во мне ѕ русской крови, и мне отвратительны любые фобии как в отношении русских, так и в отношении евреев. Дело вовсе не в национальных вопросах. Просто я сформулировал для себя раз и навсегда тезис о том, что Балабанов — вредный режиссер. При всем таланте и способностях в нашей раздираемой преступностью стране нельзя строить свое творчество на дублирующих эту действительность эффектах. А любишь ты евреев или нет — всего лишь незначительный штрих. Я, собственно, затем рассказал вам эту историю, чтобы показать, как мелко живет наш сегодняшний кинематограф — не страстями, не такими коллизиями, как, скажем, отрицание Эйзенштейном манеры Довженко, а суетными движениями, нацеленными на то, чтобы услужить зрителю. И именно этим определяется нынешний кризис, а вовсе не разделением на "сложное" кино и "простое".

Если вам показать триста картин, разжеванных до состояния полнейшего примитива, а затем неожиданно перевести на фильм с чуть более сложным уровнем понимания, вы не сможете его воспринять. Точно так же мне кажется: если развернуть линию времени и сначала показать то, что создали мы, а затем Куросаву и Феллини, то их фильмы оказались бы не нужны и осели бы в небольших кинозалах "для интеллектуалов". Показательно, что на Петроградке есть видеомагазин, где диск с фильмами Феллини был подписан следующим образом: "кино про дураков". Этот глобальный наплыв примитива обеспечивается коммерческим заказом; посредственным режиссерам сценарии предлагаются постоянно, хорошие — завоевывают их с трудом.
В свое кино мы взяли самое дурное из того, что нам предложил капитализм, и оставили без внимания все самое прекрасное в нем: мы не смотрим Питера Богдановича, а смакуем фильмы, которые создают такой образ США, что мороз по коже. Мы поставили на поток производство лент, которые могут служить прямым руководством для людей, намеренных заняться криминалом, а "Рим" Феллини причислили к "кино не для всех", как и все картины, призванные лечить и воспитывать человеческую душу. Можно подумать, что душа есть не у всех, а мерзостью переполнены как раз все без исключения.

— Можно ли говорить о резком снижении массового вкуса, которое наблюдается в стране в последние десятилетия?

— Массовый вкус всегда находился на низком уровне. Некоторое его повышение могло бы произойти, когда в середине 50-х гг. у нас прошли фестивали итальянского кино. Какой это был удар! Я вспоминаю, как мы пытались рано утром выкупить билетик у кинотеатра "Великан", как я впервые посмотрел "La strada", как молодежь натурально сходила с ума. Сейчас ничего подобного представить уже нельзя. Кино, превращенное в массовое искусство, находится сейчас в очень тяжелом состоянии. Я знаю человека, который, получая высокую зарплату, занимается адаптацией сценария для следующего режима работы: один режиссер снимает в павильоне, а другой, отдельно от первого, — на натуре, потом все это соединяется, и мы имеем очень быструю в производстве картину.

— Может ли в действительности российский кинематограф представлять собой серьезное идеологическое оружие, о чем часто сейчас рассуждают люди от кино?

— Кино — очень сильное оружие, и мне кажется, что власть недооценивает этот факт: люди в стране не доверяют друг другу и боятся — а чего еще ожидать, если фильмы снимают о предательстве да о предательстве. Вы можете вспомнить мой фильм "Хрусталев, машину!" и спросить, о чем же он в таком случае. Я отвечу: об изнасилованной стране. И сцена изнасилования главного героя потребовалась мне только для этого. Под изнасилованием я понимаю страшный уровень подчинения человека человеку. Мы прошли через это, как многие другие страны, но до сих пор не освободились от последствий. Более того, многие считают, что так и надо, и говорят, что получили удовольствие.

— Такая точка зрения тиражируется на центральном канале в ходе гипотетического хит-парада выдающихся российских деятелей различных эпох, включая авторитарных лидеров…

— Когда я вижу в одном списке Пушкина и Сталина, мне смешно. А что касается высоких рейтингов последнего, то надо понимать, что российская молодежь крайне необразованна. Кроме того, нынешняя реальность (с нищетой по одну сторону и олигархами — по другую) никаких приятных чувств не вызывает. Наконец, у нас огромное население, и среди 140 млн. человек огромное количество дураков. Мне недосуг бегать за ними и переубеждать. Мне вообще кажется странным даже вступать в такой диалог.
Говорят, что Сталин выиграл войну. Но ведь не было бы его — не было бы никакой войны. Не были бы истреблены лучшие командиры, 40 тыс. офицеров, Московским военным округом в 1937 году не командовал бы капитан, история танка Т-34 сложилась бы иначе, как и многое-многое другое.

— Вы сказали, что интеллигенция больше не привязана к кинематографу. Зато она все сильнее привязана к ТВ-каналам и все чаще выступает от имени тех или иных политических сил. Как Вы относитесь к политизации интеллигенции?

— Настоящая интеллигенция привязана к искусству, и лишь конкретно кино отошло для нее на второй план. Что касается политизации, то мне она представляется некоторой заменой реальной жизни. Мне противно видеть Сталина на иконе, но я считаю это простой глупостью, и человек, всерьез задумывающийся над этим, с точки зрения политики, мне неинтересен.
К тому же я не совсем понимаю, какое содержание Вы вкладываете в слово "интеллигенция". К примеру, Никита Михалков — это одна интеллигенция, а Юрий Норштейн — другая, Лев Додин — третья, Сергей Проханов — четвертая и т.п. Ведь чем была спаяна интеллигенция до революции? Отношением к народу как к "младшему брату", нуждающемуся в помощи. Вот она ему и помогала, пока народ не выпрямился и не растоптал этих помощников. Интеллигенции как единой общности, как большого и богатого по своим способностям класса у нас не существует, она рассыпалась. Между ее сегментами можно найти нечто общее, но это очень подвижная система. И если раньше мы могли искать некое сходство между, скажем, Михалковым и Чеховым, то сейчас об этом и говорить бессмысленно. Уже во времена моего отца различные слои интеллигенции не были объединены ничем, кроме привычки к хорошему питанию.

— В одном интервью Вы произнесли фразу о том, что Ваш новый фильм — "Хроники Арканарской резни" — в общем-то, фильм "для Путина"…

— Это кино про хорошего человека, который пытается сделать миру хорошо, но у него ничего не получается, какой бы метод он ни выбрал — ни мирным путем, ни через резню. Этот человек в отчаянии, потому что понимает: нужен какой-то новый, ему неизвестный путь. Так что это, конечно, не про Путина, хотя когда-то я сострил подобным образом…

— А Россия в целом заслуживает того же диагноза, что и Арканар, — невозможность никаких позитивных преобразований?

— В случае с Россией, мне кажется, преобразования возможны — только они идут не в том направлении. В результате мы пришли к какому-то феодальному капитализму. Но, повторюсь, от политики я далек, мне не довелось состоять ни в одной партии, я (редчайший случай) не был даже пионером.

— Поступают ли Вам предложения присоединиться к какому-либо флангу политической борьбы?

— Сколько угодно. Но только они мне не то что даже неинтересны, просто времени не так много осталось.

— То есть вопрос о перспективах либерального крыла оппозиции, который я собирался задать, лучше снять?

— Дело не в крыльях. Мне нравился СПС, но он не мог никак определиться, с кем ему дружить. Мне нравилось "Яблоко". В свое время я получил прекрасное пространное письмо от Григория Явлинского — не с предложением войти в партию, а, можно сказать, со свидетельством нашего взаимопонимания. Но тогдашний его заместитель Артемьев, будучи главой комитета финансов администрации СПб, отнял у меня все деньги, которые дал мне Собчак на "Хрусталева…". И я понял, что никаких дел с "Яблоком" мне иметь не хочется, как и с любой другой политической организацией.

— А как Вы относитесь к утверждению, что люди искусства имеют определенные гражданские обязательства по отношению к своему народу?

— Я от этих обязательств не отрекаюсь и ни в одной своей картине не отступил от них. В "Седьмом спутнике" мы показали, что систему с заложниками первыми придумали большевики; в "Проверке на дорогах" мы рассказали о советских людях, надевших немецкую форму во время войны, рассказали с позиции "мы — не врачи, мы — боль" и т.д. Многие мои фильмы лежали на полках, в России нам не отпечатали ни одной копии "Хрусталев, машину!", и проката никакого не было. Кстати, если уж мы об этом заговорили, мои картины постоянно оказывались жертвами событий, чрезвычайно, на первый взгляд, далеких от меня. Сегодня на съемках "Хроник…" мы испытываем трудности из-за финансового кризиса. Стоило снять "Проверку на дорогах" — подняли тему "власовцев" в связи с тем, что Солженицына назвали "литературным власовцем". Возвращаясь к Вашему вопросу, хочу сказать, что мы никогда не отказывались от обязанности служить своему народу своими средствами вместо того, чтобы вякать по телевидению, споря у бильярдного стола или "у барьера".

— Чем для Вас стала августовская война с Грузией?

— Это было логичным развитием той взаимной ненависти, которую испытывали наши народы накануне распада Советского Союза. Причем речь идет не только о Грузии. Я в то время работал в Казахстане, Таджикистане, Узбекистане; русские иначе, как "зверями", узбеков за глаза не называли — и наоборот. До сих пор мы наблюдаем неприкрытую ненависть к нам поляков, литовцев и сами не уважаем малые народы.
Все это и дает те плоды, которые мы видели летом. Мне очень жаль, что все произошло именно так.

— Вы разделяете точку зрения Алекандра Сокурова, который, по его словам, видит Россию окруженной ненавистниками и с тревогой ожидает, когда прозвучит команда: "Фас!"

— Люди, с которыми я общаюсь за границей, скорее, симпатизируют России. Но в принципе, вынужден согласиться с Александром Сокуровым: нам действительно не могут забыть того страха, который всем внушал СССР. Однако я не верю ни в какой "Фас!" в наш атомный век.

— Антураж сегодняшней российской власти с ее партийными съездами и продлением срока президентских полномочий не напоминает Вам советскую действительность?

— Нет. Мне, правда, непонятно, почему нельзя разрешить третий президентский срок, а увеличить уже существующий можно. Но ведь иной кандидатуры, кроме Путина, у нас объективно не существует: нет человека, который мог бы удержать нашу страну, где с одной стороны — военные, с другой — олигархи, с третьей — НКВД, с четвертой — бандиты. Или где-то есть, но я об этом не знаю.

— А какова истинная цель появления Дмитрия Медведева на посту президента?

— Медведев, мне кажется, приходил не на пост президента, а на должность помощника Путина, хотя, возможно, я ошибаюсь. А что касается их обоих, то я сравниваю их с теми, кто правил страной раньше. Я вижу, что этот вариант лучше, чем страшные тираны Сталин и Ленин, старенький Брежнев и т.п.
Своими вопросами Вы пытаетесь вновь втянуть меня в области, от которых я ухожу. В конце концов, власть от Бога, и народ имеет тех правителей, которых заслужил.

— В советское время Вы так же относились к власти?

— Пожалуй, да. Я никогда не ненавидел Брежнева, про Сталина все понял уже много позже. А остальные… Я видел, что они делают что-то не то, что они неверно поступают по отношению к Синявскому и Даниэлю и т.п. Но я (и это, наверное, показательно) никогда не восхищался Кеннеди. Хорошие вожди — это случайность. Ну, как ты попадешь туда, будучи очень хорошим человеком?

— То есть Вы не разделяете опасений относительно восстановления тоталитарного строя, которые высказывают представители демократического крыла?

— Сегодня они — представители демократического крыла, завтра — представители бог знает чего и вместе с коммунистами строят светлое будущее. Когда я читаю эпизод с батареей Тушина у Льва Толстого, мне все равно, кого представляет Тушин — офицерство, дворянство или что-то еще. Я Вам так скажу: мне нравятся и нравились Чубайс, Кудрин (я знаю его еще по Петербургу), а какое крыло они представляют, мне неинтересно. То же самое относится к Валентине Матвиенко.

— Как бы Вы сравнили административные способности Анатолия Собчака, которого знали лично, и Валентины Матвиенко?

— Собчак был хорошим человеком, находящимся во власти иллюзий. Когда за два месяца до того, как он проиграл выборы Яковлеву, случайно узнал, что планируется отстранить Собчака от власти, я поведал ему об этом и сказал, кто победит и с каким отрывом. Он не поверил и высмеял меня. Это был прирожденный кабинетный мыслитель, а Матвиенко отличается от него коренным образом, и главное отличие в следующем: она скажет — и сделает.

— Другой вопрос, что именно она сделает… Как Вы относитесь к ее пониманию архитектурного развития Санкт-Петербурга?

— Вы словно стараетесь спровоцировать меня на какую-нибудь банальность. Поймите, я не хочу, чтобы Санкт-Петербург превратился в Киото, и не уважаю тех, кто строит политическую карьеру на проблеме застройки города. Я не вижу никаких широко разрекламированных ужасов, которые происходят с Петербургом: наш город, насколько я могу судить, живет почище и получше других. Вы перейдите через Троицкий мост и посмотрите не налево, а направо, где находятся Дом политкаторжан, дом Товстоногова, гостиница "Ленинград", — вот где нагадили сполна и изувечили действительно красивую архитектуру. Люди, которые сделали это, живы — что же Вы к ним не обращаетесь? Повторяю: Петербург не должен стать городом-музеем, для этого здесь должны проходить кинофестивали, здесь нужно устраивать катки, а не вздыхать по поводу памятников. Александр Сокуров, к которому я отношусь с большим уважением, другой человек, мы с ним слеплены из разного теста. А вот что касается, к примеру, Михаила Пиотровского, то, думаю, ему все эти коллизии нужны лишь для утверждения собственного статуса начальника какой-то территории. И в своей эрмитажной газете Пиотровский написал, что Дворцовая площадь — это место, где "нельзя суп нищему подавать", после чего спокойно провел там презентацию "Порше".
Мне кажется, я достаточно ясно выразил свое отношение к тем, кто рвет на себе рубашку и кричит, что наш город разрушают. Я не против того, чтобы люди писали письма, высказывали свои пожелания и протесты, но сам я не стану шевелиться из-за того, что, на мой взгляд, стало инструментом политической борьбы. Петербург как был красивым, так до сих пор остается.

— Борис Стругацкий говорил, что ему российская действительность последних лет напоминает мир Саракш из "Обитаемого острова". А Вы можете провести подобную аналогию с романом "Трудно быть богом"?

— Очевидно, сходство существует, но относится оно не к внешним качествам, а, скорее, к внутреннему ощущению. Это ясное ощущение человеческого несовершенства, близости человека к зверью — роман выносит такой диагноз (впрочем, не только России, но и всему миру). Но именно у нас эту тему продолжают кочегарить посредством СМИ, кинематографа и получать какое-то странное наслаждение.

— Впрочем, снимают и другие фильмы. Как Вы отнеслись к победе Вашего сына на Венецианском кинофестивале?

— Я не смотрел ни один из фильмов Алексея (слишком хорошо я помню, как мучил меня мой собственный отец). Но, конечно, очень рад за него, причем не столько из-за самой премии, сколько из-за того, что теперь ему станет легче снимать фильмы, будет больше возможностей. А что касается фестивалей, премий, рейтингов, то хочу сказать одно: Пушкин не был самым читаемым автором в России своего времени. Самым популярным писателем был Булгарин, чей роман "Иван Выжигин" издавался тиражом в три раза большим, чем весь Пушкин, — а я большей дряни, чем этот роман, в жизни не читал. Точно так же Чехов не был самым читаемым и любимым писателем рубежа веков — в то время на коне был Потапенко, и тогда это объясняли, используя те же шаблоны, что и теперь: дескать, Чехов — для избранных, а Потапенко — для всех. Но время прошло, и теперь понятно, что Потапенко и Булгарин оказались ни для кого.

Назад Назад Наверх Наверх

 

Догорает ли эпоха?
"Кризис наступил, однако это лишь начало.
Подробнее 

Модель села на мель
Почему-то уверен, что в недалеком будущем люди станут делить время на новые отрезки "до" и "после".
Подробнее 

Растворившаяся команда // 1991-2008: судьбы российских реформаторов
В прошлом номере мы завершили статьей о Егоре Гайдаре публикацию цикла "Великие реформаторы".
Подробнее 

Куда пошла конница Буденного // Голодомор в СССР: как обстояло дело за границами Украины
В последние месяцы одним из самых острых политических вопросов на постсоветском пространстве стал вопрос украинского голодомора, имевшего место в 30-е гг.
Подробнее 

С КЕМ ВЫ, МАСТЕРА КУЛЬТУРЫ // Владимир Войнович // Советский режим был смешнее нынешнего
Писатель Владимир ВОЙНОВИЧ рассуждает о грядущей смуте и об идейном родстве нынешней власти и советского руководства.
Подробнее 

Некромент, или Смертельное танго
Пять сюжетов, от $ 2 за штуку.
Подробнее 

Пиар, кризис и бла-бла-бла
Не то чтобы небольшая брошюра записок и выписок директора по связям с общественностью "Вымпелкома"-"Билайна" Михаила Умарова была совсем уж бессмысленным и бесполезным чтивом - отнюдь.
Подробнее 

"Это было летом"
В галерее IFA под патронажем Санкт-Петербургского творческого союза художников прошла выставка "Это было летом".
Подробнее 

Хорошо воспитанный старый мальчик
Создатели документальной ленты о Валентине Берестове, презентация которой прошла недавно в Фонтанном доме, назвали свое широкоформатное детище "Знаменитый Неизвестный".
Подробнее 

Письма из Германии // Константа
Есть такая поговорка: "Господь и леса не сравнял".
Подробнее 

С кем вы, мастера культуры? // Алексей Герман // Наш народ был изнасилован. И многим понравилось…
Кинорежиссер Алексей ГЕРМАН в интервью "Делу" рассказал о том, каким ему видится нынешнее состояние российского кинематографа, какие идеи задают в нем тон и что представляет собой сегодня российская интеллигенция.
Подробнее 

Никита Белых // Россия не доверяет демократам
Агония новейшей российской оппозиции, похоже, близка к финалу.
Подробнее 

 Рекомендуем
исследования рынка
Оборудование LTE в Москве
продажа, установка и монтаж пластиковых окон
Школьные экскурсии в музеи, на производство
Провайдеры Петербурга


   © Аналитический еженедельник "Дело" info@idelo.ru