Weekly
Delo
Saint-Petersburg
В номере Архив Подписка Форум Реклама О Газете Заглавная страница Поиск Отправить письмо
 Основные разделы
Комментарии
Вопрос недели
События
Город
Власти
Анализ
Гость редакции
Взгляд
Человек месяца
VIP-рождения
Телекоммуникации
Технологии
Туризм
Светская жизнь
 Циклы публикаций
XX век - век перемен
Петербургские страсти
Судьбы
Поколения Петербурга 1703-2003
Рядом с губернатором
Взгляд 28/8/2006

Шестидесятники // Александр Кондратов // Дебош средствами антиписьма

Михаил ЗОЛОТОНОСОВ

Александр Михайлович Кондратов (1937-1993) кажется персонажем из рассказа Борхеса: выдуманным гениальным, но никому не известным писателем, никогда не печатавшимся, сильно обогнавшим время и вписанным в хорошо известную историю литературы, где никаких белых пятен уже не может быть. Между тем человек он вполне реальный.

Успехи в спринте

В 1953 г. мать привезла А.К. в Ленинград (где уже жил и учился на филфаке ЛГУ старший брат) и устроила… в оперативную школу милиции (вероятно, ради лимитной прописки). Из этой школы А.К. вскоре сбежал. А поскольку имел успехи в спринте, поступил в Институт физической культуры им. Лесгафта. Его и окончил. Затем окончил филфак — не официально, а "вприглядку", как и положено будущему гению.

В 1961 году в "Знании — силе", "Науке и жизни" и "Звезде" вышли первые научно-популярные статьи, в 1962-м — первая популярная брошюра ("Математика и поэзия"), тогда же и первая научная статья "Ритмика поэм Маяковского" ("Вопросы языкознания", 1962, №3), написанная ни много ни мало в соавторстве с академиком Колмогоровым.

Кондратову в это время 25 лет — начало спринтерское, многообещающее и необманувшее: в 1969 году в Институте востоковедения им была защищена кандидатская диссертация (тема связана с дешифровкой письмен Древнего Востока и Средиземноморья). К своему пятидесятилетию А.К. — автор более 50 книг (практически все они научно-популярные), переведенных на 20 языков, с общим тиражом около 5 миллионов (!) экземпляров. Не говоря о двухстах статьях. Причем, помимо популяризаторской активности, выдававшей исключительную работоспособность, погруженность в любимый предмет и легкость письма (например, в 1987 г. была завершена работа над трилогией о "новых Атлантидах", велась работа и собственно научная.

В 1964 г. Кондратов погружается в дешифровку древних письмен, участвует в обработке хейердаловских находок на о. Пасхи, а в конце жизни совместно с профессором Игорем Дьяконовым трудится "над расшифровкой протобиблейского письма, которое, по всей вероятности, было предтечей алфавита, продолжает работу над текстами кохад ронго-ронго острова Пасхи и завершает докторскую диссертацию, посвященную методике дешифровки различных систем письма" (цитирую составленный самим Кондратовым "Творческий портрет для ВААП").

После этой "объективки" эпитеты "прозеванный" и "неизвестный", приложенные к автору 50 книг, звучат парадоксально. Но тут все дело в уровне притязаний, в том, что сам А.К. считал главным делом жизни. Известный в узких кругах как матлингвист и в широких — как популяризатор кибернетики, разрешенной как раз в конце 1950-х, для себя А.К. был прозаиком, поэтом и драматургом; гением, который занят реформой русской прозы в период ее освобождения от оков сталинской цензуры и которому даже в изменившихся условиях все равно нет хода в легальную печать.

Здравствуй, ад!

Были минуты, когда он с болью кричал: все то, что издано, написано пальцем левой ноги, настоящее лежит (дома, под спудом), а ЖИЗНЬ УХОДИТ!.. Этот экзистенциальный страх ощутим в его прозе, где сублимирован в безобразные фантазии и злобу, умышленно унижающие человека. Эта проза явно писалась в состоянии стресса, причем не помогала его психотерапевтически изживать, а, наоборот, замыкала в нем намертво.

Страшилка "Там, за стеной" имела нестандартное жанровое обозначение: "безнадюга в четырех октавах". Каждая из "октав" состояла из восьми рассказиков — один другого безнадежней. Четыре авторских листа — и все про то, что Город оказался под властью каких-то бит. Биты правят Городом и убивают из любви к искусству. Киллеромания быстро охватывает всех, торжествуют безобразие, уродство. И отсюда сатанинские образы: "Мне нужен глаз, глаз — обязательно детский. ГЛАЗ!" ("Вместо обезьяны"). "Сегодня Лешенька принес из школы свеженькую язвочку. Большую, красную, на весь затылок. У бухгалтера Лившица во вторник отвалился нос. Он просто чихнул, и нос упал к нему на бумаги" ("И т.д.").
Лирический дневник "Здравствуй, ад!" (1957-1967) передает на своих 15 авторских листах все степени душевной боли и обиды на жизнь и людей. Произведение феерическое, насыщенное ненавистью, которая от переизбытка переходит в эстетическое качество, местами кажущееся гениальным — по соответствию стиля и всех выразительных средств тому психологическому состоянию, которое требуется возбудить в читателе: смесь злобы и боли.

К "Аду" примыкают безнадюга "Там, за стеной", "Рассказы Крейзи" (1956-1960), "Петербургские рассказы" (1957-1960) и Т.А.К. — "Театр Александра Кондратова" (1952-1977), составленный из драм абсурда.
"Осторожно, двумя пальцами, схватил тело мухи. Второю рукой оторвал крылья, потом лапки. Одну, вторую, третью. Подумал снова:

Больно ей?
Оторвал четвертую лапку" ("Выход воспрещен", 1959).

"Четыре самца" (1958): посетители ресторана режут на части официантку, которая не подходит, чтобы принять заказ. Следует плотоядная сцена поедания свежего женского тела.
А. Битов, Б. Вахтин, С. Вольф, В. Голявкин, Р. Грачев, С. Довлатов, И. Ефимов, В. Марамзин ("ленинградская школа") были патриотами города как такового, а человек воспринимался ими сквозь гуманистическую призму. Все представало каким-то милым, уютным. У Кондратова всё не так: внутри человека произошла чудовищная метаморфоза, духовные миазмы хлынули в мир и затопляют его. Кондратов ощутил, что человек превратился в форменного людоеда. В этом не было какого-то сверхъестественного открытия, просто надо было не побояться художественными средствами отреагировать на новое знание периода хрущевских разоблачений. Практически все боялись или даже просто не умели реагировать. Один А.К. смог.

"Майор открыл глаза. Он был в дежурной комнате. На скамейке, в углу, лежала женщина — странная женщина — голая, без головы. За столом сидели постовые… Они играли в карты. Проигравший вставал, снимал штаны и шел к женщине… Они быстренько совокуплялись, а затем игра продолжалась вновь…" ("Crazy день"). Дело, разумеется, происходит во сне — такого рода "реалистические" оправдания Кондратов не игнорирует. Но не осталось ни одной перверсии, не учтенной в этой номенклатуре психических нарушений.

Вчитывание в кохад ронго-ронго

В конце 1950-х Кондратов был и первым, и единственным, кто в русской прозе устроил такой бунт не только против мифического соцреализма, но и против "гуманистического пафоса". Это не русская транскрипция Кафки, это нечто иное: дебош средствами антиписьма, скандал-протест против лжи. О легализации этих текстов А.К. серьезно не думал. К черту все условности: человек — дерьмо, жизнь — ад. Надо же об этом сказать определенно!
По сравнению со всей "ленинградской школой", у Кондратова, с точки зрения вечности, оказалось неоспоримое преимущество: он, успешный популяризатор, как прозаик был фантастически непрактичным, не желал думать о цензуре и дышать знаменитым "ворованным воздухом". Но, существенно опередив всех исторически (Кондратов сразу начал с того, к чему отдельные прозаики "ленинградской школы" пришли с годами), он остался, в конечном итоге, на обочине, не желая, как те же Марамзин, Ефимов или Битов, печататься ТАМ.

В принципе, в компании с Абрамом Терцом и Николаем Аржаком естественно было бы увидеть и Сэнди Конрада. Но никто не увидел и не узнал. Странная судьба… Странная еще и тем, что именно оставшийся втуне Кондратов-прозаик — наиболее репрезентативный выразитель послесталинского универсума — периода обманной оттепели, духовной и социальной стагнации, с внушавшимися властями страхами и собственным ужасом за пропадающую жизнь.
Именно в кондратовском Городе, где властвуют биты, приговорили к ссылке Бродского. В Ленинграде, описанном молодыми Битовым или Валерием Поповым, такое невозможно. Юные дарования "ленинградской школы" еще заполняли легкие "ворованным воздухом", а девственно чистые страницы — своими "розовыми соплями", активно стремясь интегрироваться в принятую систему "можно" — "нельзя" и попасть в центр всех вожделений — Союз писателей. А Кондратов в это время уже создал серьезную прозу. Ибо не отвечал на социальный заказ, а выплескивал нечто из собственной глубины.

Своим "петербургским текстом" А.К. опередил всех. "Ночной шлем", "учебник бриджа в виде детектива" (20 печатных листов) — роман уникальный, я бы сказал, вершина творчества Кондратова. По этому пути потом не пытался идти никто, тут и сравнивать не с кем.
"Это учебник в виде жанра "психиатрического детектива", в жанре, созданном "Сэнди" в конце пятидесятых — начале шестидесятых годов… Композиция романа имитирует колоду карт для игры в бридж. Каждая часть — это определенный расклад… И если вы прочтете роман "Ночной шлем" с колодой карт в руках, мы уверены, что почувствуете прелесть игры в бридж" (из авторского предисловия).

Можно даже не вникать в детали бриджа, и тогда эта проза — виртуозная, изящно отделанная — будет воспринята как символ всей нашей реальности, где, как в дурдоме, две команды сражаются друг с другом за победу, которая невесть в чем состоит и непонятно, по каким правилам достигается. И козыри все время меняются, и удача от одних переходит к другим, и инсулин наготове…
В последние годы А.К. жил вне семьи, просто один. Голодал, нуждался, быт его был страшен. В комнате лежали 20 кг риса, сухари на случай войны, З0 банок морской капусты — этим питался. Видимо, только в таком добровольном аду он мог продолжать вчитывание в кохад ронго-ронго и реконструировать протобиблейское письмо. Оторвал себе одну лапку, другую...

Назад Назад Наверх Наверх

 

Догорает ли эпоха?
"Кризис наступил, однако это лишь начало.
Подробнее 

Модель села на мель
Почему-то уверен, что в недалеком будущем люди станут делить время на новые отрезки "до" и "после".
Подробнее 

Растворившаяся команда // 1991-2008: судьбы российских реформаторов
В прошлом номере мы завершили статьей о Егоре Гайдаре публикацию цикла "Великие реформаторы".
Подробнее 

Куда пошла конница Буденного // Голодомор в СССР: как обстояло дело за границами Украины
В последние месяцы одним из самых острых политических вопросов на постсоветском пространстве стал вопрос украинского голодомора, имевшего место в 30-е гг.
Подробнее 

С КЕМ ВЫ, МАСТЕРА КУЛЬТУРЫ // Владимир Войнович // Советский режим был смешнее нынешнего
Писатель Владимир ВОЙНОВИЧ рассуждает о грядущей смуте и об идейном родстве нынешней власти и советского руководства.
Подробнее 

Некромент, или Смертельное танго
Пять сюжетов, от $ 2 за штуку.
Подробнее 

Пиар, кризис и бла-бла-бла
Не то чтобы небольшая брошюра записок и выписок директора по связям с общественностью "Вымпелкома"-"Билайна" Михаила Умарова была совсем уж бессмысленным и бесполезным чтивом - отнюдь.
Подробнее 

"Это было летом"
В галерее IFA под патронажем Санкт-Петербургского творческого союза художников прошла выставка "Это было летом".
Подробнее 

Хорошо воспитанный старый мальчик
Создатели документальной ленты о Валентине Берестове, презентация которой прошла недавно в Фонтанном доме, назвали свое широкоформатное детище "Знаменитый Неизвестный".
Подробнее 

Письма из Германии // Константа
Есть такая поговорка: "Господь и леса не сравнял".
Подробнее 

С кем вы, мастера культуры? // Алексей Герман // Наш народ был изнасилован. И многим понравилось…
Кинорежиссер Алексей ГЕРМАН в интервью "Делу" рассказал о том, каким ему видится нынешнее состояние российского кинематографа, какие идеи задают в нем тон и что представляет собой сегодня российская интеллигенция.
Подробнее 

Никита Белых // Россия не доверяет демократам
Агония новейшей российской оппозиции, похоже, близка к финалу.
Подробнее 

 Рекомендуем
исследования рынка
Оборудование LTE в Москве
продажа, установка и монтаж пластиковых окон
Школьные экскурсии в музеи, на производство
Провайдеры Петербурга


   © Аналитический еженедельник "Дело" info@idelo.ru