Weekly
Delo
Saint-Petersburg
В номере Архив Подписка Форум Реклама О Газете Заглавная страница Поиск Отправить письмо
 Основные разделы
Комментарии
Вопрос недели
События
Город
Власти
Анализ
Гость редакции
Взгляд
Человек месяца
VIP-рождения
Телекоммуникации
Технологии
Туризм
Светская жизнь
 Циклы публикаций
XX век - век перемен
Петербургские страсти
Судьбы
Поколения Петербурга 1703-2003
Рядом с губернатором
Двадцать лет спустя 28/11/2005

Семь кругов России: Круг первый - земля

Дмитрий ТРАВИН

Почти целый год подводили мы итоги последнего двадцатилетия - эпохи бурной, судьбоносной, но во многом противоречивой. Теперь настало время подвести итоги самим итогам. Вспомнив о том, что и как происходило, попробуем выяснить, зачем мы прошли через все эти тернии и есть ли у нас шанс достигнуть тех звезд, о которых так мечталось далекой весной 1985 г.

Кому-то пройденный путь видится вполне логичным, естественным. Кому-то, напротив, он представляется страшными, судорожными метаниями - бесовской пляской, охватившей больную, истерзанную страну.

Среди тех, кто считает последнее двадцатилетие эпохой осмысленного движения, есть оптимисты, полагающие, что мы двигались верной дорогой, и пессимисты, уверенные в том, что Россию цинично и целенаправленно уничтожали. А люди, не верящие в осмысленность реформаторских действий, в свою очередь, подразделяются на винящих реформаторов Горбачева и Ельцина в непоследовательности и на винящих коммунистов Горбачева и Ельцина в отступничестве.
На бытовом уровне пессимизм доминирует. Во времена наших последних реформ появился такой анекдот.

Прибыли Клинтон, Мейджор и Ельцин к Господу Богу. Клинтон спрашивает:
- Господи, когда же американцы будут жить без проблем?
- Лет через пятьдесят, - отвечает Бог.
- Да, не дожить мне, - вздохнул Билл.
Мейджор спрашивает:
- Ну а мы, англичане?
- Лет через семьдесят пять.
- И мне не дожить, - говорит Мейджор.
- Господи, ну а россияне, когда, понимаешь, будут жить хорошо?
Подумал Бог, почесал затылок и говорит:
- До этого уж мне не дожить.

Блудная дочь Европы

Разобраться во всей этой каше можно лишь одним способом - сопоставив наше развитие с развитием других европейских стран. Живем ли мы той же жизнью, что и европейцы, только со своими особенностями? Или живем совершенно иной жизнью, которая лишь какими-то внешними чертами похожа на тот мир, который остается к Западу от России? Является ли Россия "блудной дочерью Европы", возвращающейся ныне к своей матери, или она ей даже не родственница?
Есть множество ответов на поставленные вопросы. Скоро уж 200 лет (если считать со времен знаменитой полемики западников и славянофилов) как аналитики пытаются прояснить ситуацию. Те позиции в споре, которые актуальны и сегодня, можно несколько условно разделить на четыре большие группы.

Первую группу условно назовем изоляционистской. Изоляционисты полагают, что Россия - это совершенно особый мир, который никак не может развиваться по западным сценариям. Соответственно, преобразования последнего двадцатилетия были дорогой в никуда. В число сторонников подобной точки зрения попадают как националисты, считающие будто Россия - это мир особой красоты и духовности, не способный жить по приземленным западным правилам. Но сюда же относятся и националисты иного рода, считающие нашу страну миром вечной лени, беспробудного пьянства и чудовищной непрухи.
Наиболее концептуально оформленной и в то же время сравнительно "раскрученной" современной изоляционистской теорией является евразийство Александра Дугина. Для него Россия - это "Ось Истории", поскольку цивилизация вращается вокруг нее. Исповедуемый Дугиным геополитический подход предполагает деление всего мира на два принципиально разных лагеря - державы континентальные и морские, - каждый из которых имеет свои законы. Рыночной цивилизацией является лишь морская. Континентальная же, центром которой, по Дугину, оказывается Россия, основана на традиции. Здесь прогресс осуществляется не столько в материальной сфере, сколько в сфере духа.

Экономика для Дугина является геоэкономикой. Суть ее состоит в том, что экономическая система зависит от того конкретного исторического места, в котором применяются модели. Следовательно, каждый конкретный случай существования экономической системы уникален. Для Евразии с Россией посредине геоэкономика Дугина предлагает "автаркию больших пространств", т.е. "железный занавес" по отношению к более развитым, нежели мы, государствам. Нетрудно заметить, что преобразования последнего двадцатилетия абсолютно не укладываются в данную концепцию. Более того, в нее не укладывается почти всё, что происходило в России со времен Петра и даже раньше - с тех времен, когда европейская культура по крупицам начала проникать в нашу страну.
Вторую группу взглядов назовем институциональной. Ее сторонники не считают Россию особым миром. Более того, они, как правило, хотят, чтобы наша страна пошла по проторенной Западом дорожке и достигла благополучия. Но на этом пути оказываются чрезвычайно серьезные препятствия, сформированные особенностями именно русского исторического развития. В России не сложились те институты, не сформировались те традиции и не возник тот менталитет, которые давно уже есть на Западе. А потому велика оказывается вероятность того, что мы долго еще будем плестись в хвосте у своих более удачливых соседей.

Наиболее известный и популярный представитель такого подхода - американский историк Ричард Пайпс, выпустивший еще в 70-х гг. классическую работу "Россия при старом режиме". Пайпс принципиально разделяет Россию и Запад. Практически нигде он не сопоставляет нашу страну с отдельными европейскими или американскими странами, а только с Западом в целом. И это не случайно, поскольку историк полагает, что у всего западного политического опыта есть принципиальное отличие от опыта восточного. Это наличие института частной собственности, над которой государственная власть, как правило, не имеет юрисдикции.
По Пайпсу, Россия - это торжество вотчинного уклада, в котором власть и собственность сосредоточены в одних руках - руках монарха. На Западе же они были четко разграничены. В нашу страну в какой-то момент пришли все же с Запада представления о том, что государство - это не собственность его правителя. Но пришли они так поздно, что политические взгляды и обычаи уже сложились. В результате получается, что у нас практически нет различия между частным и публичным. Неудивительно, что Россия - это мир тоталитарной идеологии и административной экономической системы. Ведь всякий, кто прорвался к власти, накладывает лапу на страну в целом, а народ считает, будто так оно и должно быть. Наверное, со всей этой напастью можно справиться, но задача сия чрезвычайно трудна. Несопоставимо более трудна, чем даже в Польше, Эстонии или Болгарии.

В своей новой книге "Собственность и свобода" Пайпс приводит ряд примеров того, как на Западе монархи жесточайшим образом нарушали права собственности. Казалось бы, похоже на Россию? Но автор не делает суровых выводов. Для него это, скорее, исключения из правил.
Третью группу интеллектуальных подходов назовем конвергенционной. Сторонники конвергенции с оптимизмом смотрят на Россию и даже восхищаются многими нашими достижениями. Как правило, достижениями в сфере культуры. Они полагают, что нет никакой "китайской стены" между Западом и Востоком, а потому мы сможем успешно преодолеть наше тоталитарное наследие. Это вообще не самая сложная задача. Главное, чтобы при движении в сторону рынка и демократии, Россия не растеряла, а по возможности, даже преумножила свое духовное наследие, т.е. обеспечила синтез всего лучшего в культурах Востока и Запада.

Представителем конвергенционного подхода является самый "высокопоставленный" западный специалист по России - директор Библиотеки Конгресса США Джеймс Биллингтон - автор классического труда "Икона и топор", вышедшего еще в 1966 г. В этой книге Биллингтон тщательно проследил, как проникновение европейской культуры постепенно меняло Россию, причем, в отличие от Пайпса, этот автор видит Запад более сложным и разноликим. Чрезвычайно интересны, например, параллели, которые Биллингтон проводит между судьбами России и Испании - двумя окраинными европейскими странами с трудной судьбой.
А в своей последней книге "Россия в поисках себя" он пришел к выводу, что в России положительная самоидентификация будет возможна лишь в том случае, если русские окажутся способны гармонически сочетать западные политические и экономические институты с восстановлением религиозных и моральных институтов своей собственной культуры. "Борьба за будущее России идет не между "Востоком" и "Западом" в легендарной русской душе, а между двумя способами синтеза элементов востока и запада в формирующемся политическом организме". Следуя такой логике, Биллингтон, естественно, считает российских реформаторов наивными экономическими детерминистами, не понимавшими значения духовной сферы для успешного осуществления преобразований.

Наконец, четвертую группу аналитических концепций назовем модернизационной. Модернизация означает, что мы, как и Европа, развиваемся по сходному сценарию, хотя, естественно, у каждой из стран (и у России, и у Франции, и у Португалии, и у всех остальных) есть масса особенностей. Мы не копируем друг друга и тем более не поем под чужую дудку. Но и обойти единую логику развития не можем. Преобразования последнего двадцатилетия, в основном, укладывались в эту логику. Они были трудными и даже во многом жестокими, как трудны и жестоки были преобразования, случившиеся ранее во многих ныне вполне благополучных странах.
Идеального синтеза лучших черт каждой культуры не получится, поскольку, приобретая одно, мы всегда теряем что-то другое. Не может ведь мудрый старец сохранить силу юноши, а сад, полный осенних плодов, не может радовать глаз молодой зеленью. Так и модернизированное общество вынужденно расстается с чем-то, существовавшим ранее. Порой это вызывает радость, порой - грусть. И всегда ставит перед нами главную проблему современности: мы должны вырабатывать в себе способность к адаптации.

Среди наиболее известных сторонников данного подхода следует, в первую очередь, выделить автора российской экономической реформы Егора Гайдара. В своей относительно ранней работе "Государство и эволюция" он - почти как Пайпс - констатирует: "Отсутствие традиции глубокой легитимности собственности - вот что трагически отличало Россию от Европы".
Но в последнем фундаментальном исследовании "Долгое время" Гайдар уже рисует более сложную картину, показывая, что до XIII века Россия шла в общем потоке европейского развития. А в централизованное аграрное государство превратилась позднее. Из-за этого витка происходит запаздывание: Россия вступает в процесс современного экономического роста на два поколения позже, чем Франция и Германия, на поколение позже, чем Италия. И, несмотря на это, добивается определенных успехов.

Еще более явно и основательно данная позиция представлена в фундаментальной двухтомной "Социальной истории России" Бориса Миронова, который считает, что "...в исторической перспективе Россия развивалась по тем же направлениям, что и Запад, только с опозданием. Другими словами, дореволюционная Россия в каждый момент своей истории отличалась от западноевропейских стран, но двигалась по той же орбите, что и они, и поэтому в каждый момент была похожа на то, чем они были прежде".
Шведский экономист Андерс Ослунд в одной из своих книг целый раздел посвятил аналогиям из области экономической истории, которые представляют интерес для России, поскольку она сталкивается со сходными проблемами. Затем Ослунд сделал вывод, что русские слишком много внимания уделяют собственной истории, полагая, будто их страна уникальна и может игнорировать опыт других стран. Скорее, история восточноевропейских государств в период между мировыми войнами может научить тому, что сегодня стоит и чего не стоит делать.

Наконец, следует отметить, что и автор этих строк придерживается такого же взгляда на модернизацию, о чем подробнее можно посмотреть в двухтомнике Д. Травина и О. Маргания "Европейская модернизация". А теперь именно в свете данного подхода мы выясним, как Россия справлялась со своими самыми мучительными социально-экономическими проблемами. Об этом - завершение данной статьи и шесть следующих, в совокупности образующих цикл "Семь кругов России".

Мужицкая хватка

Начальный этап российских экономических преобразований, естественно, был связан с землей. Точнее, с отменой крепостного права и с аграрной реформой. Значительное запоздание при осуществлении трансформации (1861 г. - отмена "рабства" в России совпала с появлением в Лондоне первых станций метро) создало впечатление, будто у нас в стране решались чуть ли не уникальные проблемы развития. Но на самом деле все европейские государства в той или иной степени проходили через подобное.
В частности, с отмены крепостного права начинались глобальные преобразования в Пруссии и в империи Габсбургов. И немцы, и австрийцы, и венгры, и поляки должны были пройти через процедуру, весьма похожую на ту, что несколько позднее пришлось осуществить России. В Пруссии реформы пошли еще до завершения наполеоновских войн. В империи Габсбургов старт был дан даже в конце XVIII столетия (когда крестьяне получили свободу), хотя окончательно точки над i расставила лишь революция 1848 г. Таким образом, от одной страны Россия отстала примерно на полвека, от другой - чуть больше, чем на десятилетие.

Что же касается аграрной реформы как таковой, то через нее пришлось пройти и Англии, и Франции, и другим странам, в которых крепостничество исчезло задолго до XIX века. Аграрная реформа - это, по сути, формирование частной земельной собственности. Ведь в средние века права на землю имели одновременно и помещики, и крестьяне, что делало невозможным развитие настоящих рыночных отношений. Первые обладали возможностью получать доход, вторые имели право не быть согнанными с земли и даже получать от помещика некоторую поддержку. Переход от правовой неразберихи к нормальному земельному рынку - закономерный процесс, единый и для России, и для других государств.
Вместо того, чтобы представлять Россию страной уникальной, стоит обратить внимание на один важный момент, как правило, не привлекающий внимание исследователей.

Чем большее неравенство возникало в той или иной стране при распределении земли, тем больше там появлялось возможностей для быстрого развития рыночных отношений. Ведь, с одной стороны, крупные сельскохозяйственные имения создавали лучшую основу для перехода на капиталистические рельсы в деревне. А с другой - уход безземельных крестьян в город давал относительно дешевые рабочие руки промышленности. Яркий пример такого рода моделей развития - Англия с ее огораживанием, Германия с юнкерскими хозяйствами и даже в известной мере Венгрия, где дворянство сохраняло крупные наследственные владения вплоть до конца Второй мировой войны.
Если же аграрные реформы в больших масштабах наделяют крестьян землей, формируется сравнительно консервативная система - как в экономике, так и в политике. Мелкое землевладение (зачастую очень примитивное) сохраняется десятилетиями. Яркий пример - Франция и особенно Югославия с Польшей, где даже социализм не смог в полной мере разрушить традиционный крестьянский быт. Причем крестьянская масса часто служила в этих странах базой для политического традиционализма. Например, для движения, противящегося европейской интеграции.

В России реформа 1861 г. сформировала широкомасштабную крестьянскую собственность наряду с помещичьей. Хотя мужики должны были выкупать землю на довольно тяжелых условиях, государство предоставляло им ссуду на 49 лет, что фактически сильно тормозило разорение мелких хозяйств. Крестьяне потеряли до 20% земли, находившейся в их пользовании до отмены крепостного права. Но все же в основе своей крестьянское землевладение сохранилось. В ряде западных губерний мужики даже увеличили размеры своих угодий.
Столыпинская реформа, которая должна была, по идее, разрушить общину, стимулировав рыночные процессы в деревне, не успела получить должного развития до начала Первой мировой войны. За неполное десятилетие, естественно, процесс дифференциации крестьянства никак не мог дойти до уровня необратимости. А когда после революции 1917 г. большевики отдали землю крестьянам, сформировав тем самым многомиллионную массу середняков, консервативная тенденция в аграрном секторе стала совершенно явной.

Думается, именно этот момент во многом определил дальнейшие проблемы России. Страна не была предопределена к сталинизму и массовым репрессиям. Не была изначально обречена в экономике на построение жесткой административной системы. Но позднее начало аграрной реформы и незавершенность столыпинских начинаний стали поистине роковыми в ту эпоху, когда почти весь мир экспериментировал с социализмом. Традиционалистский менталитет крестьянской страны лежал в основе всех тех консервативных преобразований, которые осуществил Сталин под предлогом движения к новому историческому строю. Мужицкая хватка основной части населения России тянула страну вниз.
Деревня к концу 20-х гг. так и осталась настроена антирыночно, антикапиталистически, антикулацки. В такой деревне не столь уж трудно было осуществить раскулачивание. В этом смысле Россия отстала и от Польши, и от Югославии, где многочисленное и консервативное крестьянство, по крайней мере, твердо держалось за частную собственность. Российское же крестьянство держалось, скорее, не за собственность как таковую, не за важнейший институт капиталистического развития, а за право тем или иным образом кормиться с земли. Получать продукт с этой самой земли, на которой не имеется места для кулаков, казалось проще, чем отдавать значительную часть "матушки-кормилицы" проклятым мироедам. Может, поэтому коллективизация так и не вызвала в России по-настоящему серьезного сопротивления?

Естественно, в российской деревне имелся определенный процент жителей, принципиально не принимавших сталинской модели переустройства, но этот процент, в сравнении со странами Запада, был крайне мал.
Нет сомнения в том, что при любом развитии событий Россия столкнулась бы с серьезной проблемой модернизации крестьянского хозяйства. Но та особо тяжелая форма развития, которую мы получили в сталинские годы, стала в известной мере следствием чрезвычайно неблагоприятного стечения обстоятельств: господствующие леворадикальные идеи эпохи ударили по стране, которая сделала лишь первые шаги в плане модернизации.
Репрессии 1937-1938 гг. и громкие послевоенные "дела" стали своеобразным городским продолжением деревенских проблем. Чем были репрессии для все еще крестьянского по своему менталитету городского населения СССР? Угрозой личной жизни? Изменой принципам революции? Торможением общественного развития?.. Ни в коей мере. Они представлялись своеобразной "расчисткой земли" от мироедов. Устранение каждого высокопоставленного советского чиновника давало шанс на продвижение десятку рядовых граждан так же, как в свое время устранение одного помещика или кулака освобождало землю для десятка маломощных бедолаг.
Расстреляли, скажем, одного наркома. При этом его заместитель получил министерский пост, начальник отдела стал заместителем, рядовой сотрудник возглавил отдел. Более того, кто-то еще занял наркомовскую квартиру в Доме на набережной. Да и шуба наркомовской жены, отправившейся в ГУЛАГ, порадовала некую предприимчивую домработницу, своевременно сделавшую донос. Иными словами, страна, в соответствии со своей крестьянской традиционалистской антикулацкой ментальностью, имела прямую выгоду от репрессий. Неудивительно, что в 1953 г. народ искренне оплакивал кончину великого вождя.
На первый взгляд, может показаться, будто репрессии, расчищающие место для карьеры, выгодны любому обществу. Но на самом деле это не так. Чем сложнее экономика, чем дальше она продвинулась по пути модернизации, тем сложнее заменять каждого устраненного специалиста. И тем больше вероятность, что репрессии, даже если власть их по глупости раскрутит, вскоре придется останавливать, дабы не потерять конкурентоспособность в сравнении с другими странами.

Французская революция в свое время сравнительно легко обошлась без аристократии, расчистив дорогу артиллерийскому офицеру Бонапарту и другим нижним чинам. Сталин в связи с началом войны уже должен был вернуть из лагерей умелых военачальников и создать привилегированные научные шарашки. Гитлер, хоть и ограничился репрессиями (направленными, в основном, лишь против евреев), умудрился подорвать научный потенциал Германии, столь необходимый для создания новейших видов вооружений. Что же касается дня сегодняшнего, то в любой цивилизованной стране, включая Россию, возможная попытка обойтись с обществом, как с безликой крестьянской массой, быстро приведет к деградации.
Россия не гарантирована сегодня от регресса, и мы его явно наблюдаем в последние годы. Но все же есть объективный предел отступлению. Россия, ставшая страной горожан и в какой-то степени даже страной технократии, вырвалась из круга своих вековых земельных проблем. Цепкая мужицкая длань уже не затащит нас в могилу.

Назад Назад Наверх Наверх

 

Семь кругов России: /Круг седьмой — люди
Как-то раз в 2002 г.
Подробнее 

Семь кругов России: Круг шестой — империя
Как-то раз американский президент Рональд Рейган, насмотревшись "Звездных войн", назвал Советский Союз империей зла.
Подробнее 

Семь кругов России: Круг пятый — деньги
Однажды Салтыков-Щедрин со свойственным ему "историческим оптимизмом" заметил, что, когда за наш рубль в Европе полтинник дают, это еще полбеды; хуже будет, когда станут давать за него в морду.
Подробнее 

Семь кругов России // Круг четвертый — свобода
"Мятежный дух исчез совсем./ Кричат маньчжуры дружно:/ "Нам конституция зачем?/ Нам палку, палку нужно!"" Это весьма популярное в России четверостишье, очень точно отражающее отношение широких масс общества к свободе, на самом деле принадлежит перу немецкого поэта Генриха Гейне и является частью его стихотворения "Китайский император".
Подробнее 

Семь кругов России // Круг третий - собственность
"Тащи с работы каждый гвоздь - ведь ты рабочий, а не гость".
Подробнее 

Семь кругов России: Круг первый - земля
Почти целый год подводили мы итоги последнего двадцатилетия - эпохи бурной, судьбоносной, но во многом противоречивой.
Подробнее 

2005 // От расцвета до "отката"
Начало 2005 г.
Подробнее 

2004 // Вся власть Кремлю?
Примерно за полмесяца до очередных президентских выборов Владимир Путин неожиданно ошарашил всех.
Подробнее 

2003 // Борьба без правил
Как правило, важность ключевых событий пореформенной России одинаково воспринимается народом и элитой.
Подробнее 

2002 // "Норд-Ост" с запахом смерти
История не отвечает на вопрос, что было бы если...
Подробнее 

2001 // Синдром "сумасшедшей" кошки //
"Чем больше я узнаю российских дипломатов, тем больше начинаю любить олигархов" - так мог бы сказать, наверное, кто-то из исследователей, изучающих жизнь современной России.
Подробнее 

2000 // Затишье перед бурей
Есть ли в мире вещь, более удивительная, нежели вечная российская нестабильность? Бесспорно, есть.
Подробнее 

 Рекомендуем
исследования рынка
Оборудование LTE в Москве
продажа, установка и монтаж пластиковых окон
Школьные экскурсии в музеи, на производство
Провайдеры Петербурга


   © Аналитический еженедельник "Дело" info@idelo.ru