Weekly
Delo
Saint-Petersburg
В номере Архив Подписка Форум Реклама О Газете Заглавная страница Поиск Отправить письмо
 Основные разделы
Комментарии
Вопрос недели
События
Город
Власти
Анализ
Гость редакции
Взгляд
Человек месяца
VIP-рождения
Телекоммуникации
Технологии
Туризм
Светская жизнь
 Циклы публикаций
XX век - век перемен
Петербургские страсти
Судьбы
Поколения Петербурга 1703-2003
Рядом с губернатором
Двадцать лет спустя 12/9/2005

2001 // Синдром "сумасшедшей" кошки //

Дмитрий ТРАВИН

"Чем больше я узнаю российских дипломатов, тем больше начинаю любить олигархов" - так мог бы сказать, наверное, кто-то из исследователей, изучающих жизнь современной России. И действительно, на фоне "достижений" внешней политики, все время заходящей в тупик, события, которые происходят в российском бизнесе, перестают выглядеть столь уж мрачными, даже несмотря на дефолт, коррупцию, бегство капитала, социальное расслоение и другие прелести переходной экономики.

Впрочем, внешнеполитические проблемы не сказываются столь болезненно на жизни общества, как проблемы хозяйственные. Наша страна, потерявшая практически всех друзей на постсоветском пространстве и не приблизившаяся хоть сколько-нибудь заметно к объединяющейся Европе, явно может считаться неудачником в международной жизни рубежа тысячелетий. Тем не менее, вопрос внешнеполитического провала редко ставится в центр обсуждения. И это неудивительно.

В доперестроечное время элитой советской гуманитарной интеллигенции считались международники. Начиная с вальяжных телевизионных, показывающих раз в неделю красивые картинки из западной жизни, и заканчивая рядовыми, суетливыми, мотающимися с лекциями по предприятиям, дабы подзаработать червонец-другой на ниве просвещения трудящихся.
Мало кто у нас готов был слушать рассказы об экономике, упорно не желавшей становиться экономной, или о том, как под видом "укрепления советской демократии" крепчал маразм престарелых членов политбюро. Но международная жизнь вносила некое разнообразие в серость наших будней.

С одной стороны, там сохранялась интрига: то мы американцам надерем задницу в очередном африканском оазисе, то они своими коварными происками задушат ростки социализма в какой-нибудь банановой республике. С другой же стороны, телевизионная картинка или хотя бы рассказы "выездного" лектора, сумевшего лично прошвырнуться разок-другой по Елисейским полям, пробуждали у аудитории тоску по красивой жизни, по полным прилавкам, по просторным квартирам и нарядным улицам. Несмотря на все выкрутасы советской пропаганды, мы нутром чувствовали, что за границей жить стало лучше, жить стало веселее.
С приходом перестройки жить в СССР тоже стало веселее. Со своими политиками нам никак было не соскучиться, а потому зарубежные перестали столь сильно, как раньше, притягивать интерес обывателей. Временами, конечно, любопытно было поглядеть, как мочат Саддама или Милошевича, но по-настоящему волновала лишь политика МВФ. Дадут, не дадут? А может, догонят и еще дадут, чтобы неповадно было попрошайничать?

С 1985 по 2000 гг. не было ни одного момента, когда бы международные события по-настоящему затмили ход внутренней политики. И вот 11 сентября 2001 г. всё кардинальным образом изменилось. Рухнувшие под ударами террористов небоскребы Манхэттена показали, насколько тесно мы связаны в этом мире и насколько серьезные проблемы для всего мира создает вызов, брошенный одной стране.

Министры странных дел

Для того чтобы понять метания российской внешней политики после 11 сентября, надо осмыслить ее сразу в трех измерениях. Как правило, упрощенный анализ принимает во внимание лишь что-то одно, и тогда поведение Кремля кажется чем-то вроде беспорядочных скачков сумасшедшей кошки. На самом деле это поведение действительно напоминало кошачьи ужимки и прыжки, но с той только разницей, что металось "животное" не по причине безумия, а, скорее, из-за неспособности четко разобраться в своих желаниях. Или, точнее, из-за неспособности разобраться в вопросе о самоидентификации.
Первое измерение, в котором следует проанализировать данную проблему, - это измерение "Восток - Запад". В современном мире каждая страна должна определить для себя, стремится ли она модернизироваться, т.е. двигаться в направлении, проложенном христианской цивилизацией, или же она отстаивает какую-то альтернативную идею, основанную на религиозном фундаментализме, ощущении национальной специфики, мессианских намерениях и т.д.

Наша страна начала осмысливать свое место на оси "Восток - Запад" еще задолго до начала перестройки. Специфика пребывания за железным занавесом и коммунистическое мессианство так набили оскомину, что с 1985 г. советское руководство четко взяло курс на Запад. Михаил Горбачев и Эдуард Шеварднадзе проводили целостную, внутренне не противоречивую политику, сильно изменившую место Советского Союза в мире конца ХХ века.
Борис Ельцин и его министр иностранных дел Андрей Козырев практически полностью сохранили курс, взятый их предшественниками. Ельцин, по всей видимости, сделал это неосознанно или, скорее, под влиянием тех случайных впечатлений, которые он получил от поездок на Запад в период его опалы на рубеже 80-90-х гг. Козырев же, бесспорно, был сознательным западником.

В конце 80-х гг. он всего лишь возглавлял одно из управлений МИД СССР, но, перейдя на пост министра иностранных дел России, 40-летний Козырев внезапно (после распада Союза) оказался одним из вершителей внешнеполитических судеб страны. Вершил он их поначалу сравнительно спокойно, поскольку другим потенциальным вершителям в то бурное время было не до внешней политики. Соответственно, Козырев проводил примерно ту линию, которую считал правильной, и не делал поправки на необходимость политиканства. Хотя в ближнем зарубежье Козырев получал сплошь "тычки и затрещины", в целом его линия оказалась достаточно внятной и хорошо воспринималась на Западе.
Первые перемены наступили в связи с развертыванием кризиса на Балканах. Дабы не показаться безродным космополитом, Козырев вынужден был делать вид, будто он большой серболюбивый патриот. Однако в патриотическом плане его репутация оставляла желать лучшего, а потому в начале 1996 г. Ельцин решил заменить его на патриота профессионального. С приходом на Смоленскую площадь Евгения Примакова российская внешняя политика стала меняться кардинальным образом.

Примаков был склонен сдвинуть Россию в противоположную сторону по оси "Восток - Запад" - в значительной степени из-за приверженности незападным культурам. Слишком уж много времени в годы своей молодости он провел на Востоке. Но не меньшее значение в политике нового главы МИДа играл и другой фактор. Примаков явно был озабочен тем, что на смену двухполюсному миру со всеми его сдержками и противовесами, тормозившими развертывание глобальных конфликтов, приходит мир однополярный. В этом мире США, оставшиеся единственной великой державой, могут делать практически всё, что захотят. Или, по крайней мере, всё, что успеют сделать до тех пор, пока не расшибут лоб об объективно возникающие преграды.
Примаков не слишком ясно понимал, что он может сделать, дабы не допустить однополярности. Его противостояние с Западом выглядело не более чем стратегией мелких пакостей. Да, по сути, таковым и являлось. Ведь серьезной альтернативы доминированию США Россия все равно предложить не могла. Идея создания некой оси Москва - Пекин - Дели была крайне наивной, поскольку предполагала объединение сил, практически не имеющих никаких общих интересов. С уходом Примакова из большой политики данная идея порядком закисла.

Наследником Примакова оказался Игорь Иванов, занявший пост министра, собственно говоря, еще в период расцвета примаковщины, т.е. как только Евгений Максимович стал премьером.
Вряд ли у Иванова когда-нибудь имелись свои собственные взгляды на то, какой должна быть внешняя политика России. Этот исполнительный выпускник Суворовского училища в свое время удачно женился на дочери крупного советского дипломата и благодаря этому сумел сделать неплохую карьеру. Вершиной его, так сказать, "узкопрофессиональной" деятельности стал пост посла СССР (а затем России) в Испании. Познав там все "тайны мадридского двора", Игорь Сергеевич сумел поистине дипломатично понравиться Козыреву, и тот сделал его своим первым заместителем. Затем Иванов сумел не менее дипломатично подойти к Примакову и, несмотря на то, что Евгений Максимович проводил совершенно иную политику, нежели Андрей Владимирович, снова оказался на коне.

В дальнейшем, уже при Путине, Иванову снова пришлось пойти на существенную трансформацию внешнеполитического курса, которую он совершил с легкостью. Правда, назвать его легкомысленным политиканом вряд ли возможно. При каждом повороте внешнеполитического курса в глазах Игоря Сергеевича отражалась неприкрытая боль. Судя по выражению глаз, он - политикан страдающий: ему за державу обидно. Другое дело, что для выработки внешней политики державы этот "большой дипломат" оказался мелковат.

Нереальный realpolitik

К 11 сентября 2001 г. мы фактически еще существовали в рамках примаковской линии, осуществлявшейся как бы по инерции более двух лет. Оценки идейного наследия Примакова оказались крайне противоречивы, а это способствовало консервации внешней политики второй половины 90-х гг. Противоречивость оценок, в основном, была связана с тем, что каждый из "оценщиков" брал для анализа свою собственную шкалу. Тот, кто озаботился проблемой модернизации России, видел в деятельности Примакова отход от западной ориентации, а потому жестко критиковал курс, взятый Евгением Максимовичем. Тот же, кто во главу угла ставил вопросы геополитики, напротив, подчеркивал, что именно при Примакове наша страна стала стремиться занять должное место и, следовательно, данный курс заслуживал всяческой поддержки.
В подобной сложной ситуации управление внешней политикой перешло к Владимиру Путину. И тут буквально сразу же пришлось вводить третью шкалу измерений. Россия стала определять свое место в мире не только исходя из общих представлений о должном и не должном, но также основываясь на необходимости решения проблем текущей политики. Именно в этом плане события 11 сентября 2001 г. имели принципиальное значение.

Путин пришел к власти на "взрывной волне", связанной с чеченским терроризмом. Следовательно, он объективно был заинтересован в том, чтобы поддерживать силы, которые с этим терроризмом борются. Особенно если борьба осуществляется в мировом масштабе. С одной стороны, такого рода внешнеполитическая ориентация помогала решать собственные проблемы, быстро нараставшие в районе Северного Кавказа. С другой же стороны, пребывание в лагере цивилизованных борцов с нецивилизованным фундаментализмом способствовало легитимизации путинского режима в глазах тех интеллектуалов, которые с большим подозрением смотрели на "взрывную волну".
Подобная realpolitik и определила позицию Кремля сразу после событий 11 сентября. Путин выразил безоговорочную поддержку Белому дому в его борьбе с терроризмом. Буквально в считанные мгновения от вялотекущей примаковской политики мелких пакостей (сохранявшейся в исполнении Игоря Иванова) не осталось и следа. Пойти на новое сближение с Западом российскому президенту было легко, поскольку он по своей культуре был человеком западным и весьма прагматичным. Но все же тем главным, что обусловило подвижки в российском внешнеполитическом курсе, стало не столько возвратное движение по оси "Восток - Запад", сколько стремление решить с помощью Вашингтона некоторые сиюминутные задачи.

Во время американской операции в Афганистане Россия, как, собственно, и все европейские страны, строго следовала в фарватере, проложенном Вашингтоном. Американцы ловили бен Ладена и муллу Омара; наши федералы - Масхадова и Басаева. Американцы мочили талибов; наши - ваххабитов. Американцы стремились посадить в Кабуле свою марионетку - Хамида Карзая; наши намеревались утвердить в Грозном свою - Ахмада Кадырова. Словом, никаких оснований для того, чтобы разыгрывать какую-то антиамериканскую карту, у Кремля не было.
Со стороны казалось, будто Путин раз и навсегда отверг всякую примаковщину и будто примаковщина вообще была не более чем зигзагом на магистральном пути сближения с Западом, движение по которому начали еще Горбачев и Шеварднадзе. Однако на самом деле проблема однополярности никуда не исчезла. Российские внешнеполитическая, военная и гэбистская элиты болезненно переживали необходимость следовать в фарватере Вашингтона, даже несмотря на то, что западная ориентация им всем была близка. Какое-то время вопрос о преодолении однополярного мира стоял исключительно в теоретическом плане, поскольку мир реально сплотился вокруг США. Но уже в 2003 г. ситуация коренным образом изменилась.

США развязали войну в Ираке. Эта странная война, противоречащая здравому смыслу и способная, скорее, усилить международный терроризм, нежели его подавить, сразу же вызвала отторжение в ряде стран Европы. Отторжение не просто на уровне правительств и политических элит, но на уровне широких народных масс. Пример Испании, затянутой поначалу Народной партией в возглавляемую американцами коалицию, а потом выведенную из нее с приходом к власти социалистов, - яркий пример того, что с общественным мнением в Европе приходится считаться.
Раскол в общественном мнении обусловил реальный раскол, казалось бы, в единой антитеррористической коалиции, а это вновь поставило вопрос об однополярном мире. Для Кремля оказался велик соблазн сформировать коалицию стран, не желающих слепо следовать за Америкой, но в то же время представляющих собой часть западного общества, часть христианской цивилизации. Путинская ось Париж - Берлин - Москва выглядела явно лучше, чем примаковская Москва - Пекин - Дели. Формирование путинской оси не давало оснований заподозрить Кремль в намерении отступить по линии "Восток - Запад" с позиций, достигнутых при Горбачеве и Ельцине. Но в то же время новый поворот во внешней политике России представлял собой существенный элемент в давлении на Вашингтон.

Националистическая политика, приобретавшая все большую популярность внутри нашей страны, предполагала (как, наверное, виделось Кремлю) сдвиг в сторону хотя бы умеренного антиамериканизма. Кроме того, немаловажную роль в осуществлении выбора, бесспорно, сыграло и путинское германофильство, сформировавшееся еще в те годы, когда он, живя в Дрездене, энергично налегал на местное пиво. Возможно, в какой-то мере подталкивал к повороту и Игорь Иванов, уютно чувствовавший себя, скорее, в "мундире", снятом с плеча Примакова, нежели во "фраке", оставшемся от Козырева.
Наверное, поворот не был жестко обусловлен факторами, имевшими место в 2003 г. При определенном раскладе сил Путин вполне мог бы примкнуть к англо-американской коалиции, сделав ставку на realpolitik и борьбу с терроризмом, а не на геополитику и борьбу с американизмом. Однако дела пошли так, как пошли, и новый курс во многом определялся объективными обстоятельствами.

Пиррова победа

Результат этой новой российской стратегии оказался противоречивым.

С одной стороны, моральная правота оси Париж - Берлин - Москва оказалась бесспорной. Не было найдено никаких доказательств поддержки Саддамом международного терроризма. Скорее всего, если он и оказывал содействие агрессивным исламистам (например, в борьбе против Израиля), то это содействие было не принципиальным. Что же касается оружия массового поражения, то его отсутствие у Ирака практически уже не вызывает сомнения.
Таким образом, США, решая некие мифические задачи, серьезно обострили положение в районе Персидского залива, создали нестабильность в оккупированной ими стране и радикализировали исламский фундаментализм в других государствах (например, в Иране). В этом смысле хорошо, что Россия осталась в стороне от данной авантюры.

Но, с другой стороны, создание оси Париж - Берлин - Москва ни в малейшей степени не помогло решению принципиальной для Кремля задачи трансформации однополярного мира. Страны Запада теснейшим образом связаны между собой, и, несмотря на традиционное фрондирование французов и обретенное после разгрома Гитлера миролюбие немцев, Париж с Берлином никакого серьезного противовеса Вашингтону создать не способны. Более того, в 2002-2004 гг. Кремль серьезно увяз в своих внутренних проблемах, связанных с усилением авторитаризма, наездом на бизнес и неурегулированностью в районе Северного Кавказа. Кризис кремлевской политики показал, что дальнейшее сближение с Европой невозможно из-за принципиальных различий в понимании демократии и прав человека.
Таким образом, если и можно говорить об одержанной Россией победе, то победа оказалось пирровой. Несмотря на американский конфуз, мир остался однополярным. Если что и сдерживает американцев в их экспансии, то отнюдь не мифический европейский полюс, а объективная неспособность "экспортирования демократии" в промышленном объеме. Для подобного экспортирования нет ни финансовых, ни политических, ни военных ресурсов. Соответственно, все стороны конфликта, возникшего между Европой и Америкой, оказались заинтересованы в том, чтобы забыть прошлое и урегулировать возникшие проблемы. В связи с этим Россия вновь потихоньку стала двигаться в сторону realpolitik.

Понятно, что это движение удобнее было осуществлять уже с новым министром иностранных дел, а потому в 2004 г. Игорь Иванов оказался перемещен на пост секретаря совета безопасности, тогда как в здание на Смоленской площади въехал новый глава МИДа Сергей Лавров - человек, формально не связанный ни с примаковскими выкрутасами, ни с откровенным антиамериканизмом.
Большую часть своей дипломатической карьеры 54-летний Лавров сделал в Нью-Йорке в постоянном представительстве СССР (а затем России) при ООН. Он работал там на разных должностях в 1981-1988 гг. Затем на шесть лет вернулся в Москву, дослужился до поста заместителя министра, а с 1994 г. снова отправился в США - уже в качестве постоянного представителя.

Как дипломат Лавров за 10 лет пребывания российским представителем в ООН ничем особым не запомнился - обычный чиновник, ведущий обычную рутинную работу. Зато в стенах самого ООНовского здания он отличился, став своеобразным символом свободолюбия. Когда Кофи Аннан попытался запретить курение, Лавров демонстративно продолжал повсюду дымить, не расставаясь с сигаретами и пепельницей. Инициатива генсека была похоронена, и это стало, наверное, единственной победой российской дипломатии за весь пореформенный период. Понятно, что Лаврова как человека, добившегося хоть какого-то успеха на международной арене, должны были рано или поздно повысить.
Впрочем, если говорить без шуток, то следует выделить другой аспект карьеры Лаврова, сыгравший принципиальную роль в назначении. Скорее всего, связь с Америкой (хотя бы и косвенную - через расположенную там ООН) имела особое значение в его судьбе. Восстановление отношений с Вашингтоном стало приоритетным во внешней политике Москвы, а потому дипломат европейской ориентации был заменен на человека, проработавшего много лет за океаном.

Особых успехов Лавров не добился, но и провалом его деятельность назвать нельзя. Белый дом крайне вяло критикует Кремль за Чечню, ЮКОС и нарушения демократии, а потому выходит, будто министр худо-бедно справляется.
И все же Кремль, окончательно запутавшийся в трехмерном политическом пространстве, сейчас толком не знает, за что ему бороться. За принципиальное сближение с Западом? За многополярность мира? За формирование единого антитеррористического блока?

Сближение с Западом потребует соблюдения демократических норм и предоставления таких гарантий бизнесу, к которым Кремль, скорее всего, не готов. Максимум возможного на данном пути - это вступление в ВТО.
С мечтами о многополярности наверняка придется расстаться, если только Путин, зайдя в политический тупик, не захочет реанимировать идею оси Москва - Пекин - Дели. Успеха в построении такого рода альянса он не добьется, но имитировать бурную деятельность какое-то время сможет.

Что же касается антитеррористического блока, то Россия в нем может быть лишь младшим партнером США. Это уже само по себе создает проблемы. А если учесть сложности поворота от стихийного народного антиамериканизма, существенно усилившегося за последние годы, к откровенному союзу с Вашингтоном, то следует признать крайне малую вероятность продвижения в данном направлении.

Метания "обезумевшей кошки" явно утомили несчастное животное. Сегодня ей хочется прилечь на солнышке, погреться и помурлыкать. А самое главное - дождаться того, чтобы хоть кто-то ее погладил и дал молочка. Ожидающий ласки Кремль, скорее всего, будет пассивен в сфере внешней политики. Он станет огрызаться на лишающих его покоя соседей из ближнего зарубежья, но вряд ли сможет предложить для использования в мировой политике что-то свое, оригинальное.

Назад Назад Наверх Наверх

 

Семь кругов России: /Круг седьмой — люди
Как-то раз в 2002 г.
Подробнее 

Семь кругов России: Круг шестой — империя
Как-то раз американский президент Рональд Рейган, насмотревшись "Звездных войн", назвал Советский Союз империей зла.
Подробнее 

Семь кругов России: Круг пятый — деньги
Однажды Салтыков-Щедрин со свойственным ему "историческим оптимизмом" заметил, что, когда за наш рубль в Европе полтинник дают, это еще полбеды; хуже будет, когда станут давать за него в морду.
Подробнее 

Семь кругов России // Круг четвертый — свобода
"Мятежный дух исчез совсем./ Кричат маньчжуры дружно:/ "Нам конституция зачем?/ Нам палку, палку нужно!"" Это весьма популярное в России четверостишье, очень точно отражающее отношение широких масс общества к свободе, на самом деле принадлежит перу немецкого поэта Генриха Гейне и является частью его стихотворения "Китайский император".
Подробнее 

Семь кругов России // Круг третий - собственность
"Тащи с работы каждый гвоздь - ведь ты рабочий, а не гость".
Подробнее 

Семь кругов России: Круг первый - земля
Почти целый год подводили мы итоги последнего двадцатилетия - эпохи бурной, судьбоносной, но во многом противоречивой.
Подробнее 

2005 // От расцвета до "отката"
Начало 2005 г.
Подробнее 

2004 // Вся власть Кремлю?
Примерно за полмесяца до очередных президентских выборов Владимир Путин неожиданно ошарашил всех.
Подробнее 

2003 // Борьба без правил
Как правило, важность ключевых событий пореформенной России одинаково воспринимается народом и элитой.
Подробнее 

2002 // "Норд-Ост" с запахом смерти
История не отвечает на вопрос, что было бы если...
Подробнее 

2001 // Синдром "сумасшедшей" кошки //
"Чем больше я узнаю российских дипломатов, тем больше начинаю любить олигархов" - так мог бы сказать, наверное, кто-то из исследователей, изучающих жизнь современной России.
Подробнее 

2000 // Затишье перед бурей
Есть ли в мире вещь, более удивительная, нежели вечная российская нестабильность? Бесспорно, есть.
Подробнее 

 Рекомендуем
исследования рынка
Оборудование LTE в Москве
продажа, установка и монтаж пластиковых окон
Школьные экскурсии в музеи, на производство
Провайдеры Петербурга


   © Аналитический еженедельник "Дело" info@idelo.ru