|
Конец эпохи борьбы // в июне не стало Яцека Куроня
Дмитрий ТРАВИН
Как-то раз во время встречи с примасом Польши кардиналом Стефаном Вышинским Яцек Куронь сказал, что не умеет верить в Бога. Кардинал улыбнулся, махнул рукой и небрежно заметил: "Ну, это придет с возрастом".
С возрастом это действительно постепенно приходило. Особенно после кончины жены. Но еще задолго до его собственной смерти Куроня стали называть современным святым. В эпоху коммунистического режима он раз за разом оказывался в тюрьме, но при этом умудрялся не испытывать ненависти к тем, кто его туда отправил. В эпоху подъема рабочего движения он призывал не жечь партийные комитеты, а создавать свои собственные. В посткоммунистическую эпоху, когда Куронь стал министром труда и социального развития Польши, он собственноручно разливал на улицах Варшавы "куроневку" - бесплатный суп для голодных.
Возможно, Куронь - выходец из кругов левой интеллигенции - так до конца и не сумел поверить в Бога, как верит в него человек, впитавший религиозное чувство с молоком матери. Но он умудрялся бороться с системой и в то же время жить по христианским принципам. Наверное, поэтому вся Польша - от левого президента Александра Квасьневского до правого президента Леха Валенсы - оказалась едина в оценке роли Яцека Куроня как истинного поляка, великого реформатора и человека, обладающего исключительным моральным авторитетом.
Вообще-то, в существование таких людей плохо верится. Особенно в сегодняшней России, где моральные авторитеты недавнего прошлого вдруг стали живенько встраиваться в ряды партии власти. Но не бывает правила без исключения.
Наверное, есть все же люди, способные жить по иным законам, нежели те, которые диктует нам конъюнктура. И если они выстраиваются под знамена некоторых властителей, то лишь для того, чтобы разделить ответственность за успех их безнадежного дела. Таким был Куронь, редко соглашавшийся с властью, но взявший на себя ответственность за страну в те годы, когда она начала трудные реформы.
Утраченные иллюзии
В известном смысле все реформы в странах Восточного блока проистекали из реформ, начатых в Польше. А те, в свою очередь, готовились тремя основными группами реформаторов.
Первым и наиболее известным реформаторским центром стало рабочее движение, возглавляемое Валенсой. Основным местом сосредоточения сил движения оказался Гданьск с его мощными забастовочными традициями.
Вторым центром, также широко известным, стала католическая церковь, объединившая вокруг себя глубоко религиозную интеллигенцию. Наиболее известной политической фигурой католического лагеря стал первый посткоммунистический премьер Тадеуш Мазовецкий, а местом сосредоточения сил - Краков.
Наконец, третий центр формировался вокруг реформаторских сил, происходивших из рядов самой правящей партии, включая цвет варшавской бюрократии. Большая часть тех, кто был связан с системой, стремились к переустройству общества, причем некоторые левые интеллектуалы еще в 60-е гг. быстро вышли на передовые позиции. Куронь был самым ярким представителем этой когорты.
Его отец был социалистом. Но социалистом необычным. В 1920 г. он - пятнадцатилетним пареньком - пошел сражаться с большевиками, пытавшимися принести на штыках мировую революцию. В семье Куроней такие символы, как "Польша", "Рабочее дело" и "Матерь Божья Ченстоховская", не противоречили друг другу, а, скорее, выстраивались в единый смысловой ряд. Сегодня даже трудно представить, что в молодости Куронь был ортодоксальным марксистом и коммунистическим активистом. Он делил мир на своих и врагов, на эксплуатируемых и эксплуататоров. В 1953 г., когда ему не было еще и 20, Куронь возглавил отдел пропаганды Варшавского горкома союза польской молодежи (по нашему - комсомола).
Однако партийный аппарат был для него не средством карьеры, а инструментом, с помощью которого происходит создание нового, лучшего мира. До какого-то времени реальность и иллюзии удавалось совмещать, но в 1965 г. стабильность рухнула. Разрыв между интересами партийной бюрократии и светлыми идеалами становился все более ощутимым, а потому Куроню пришлось сделать выбор.
Он предпочел идеалы и впервые оказался за решеткой. В дальнейшем отсидки стали регулярными. Совокупный тюремный стаж составил около девяти лет. Характерно, что тюрьма не наставила его "на путь истинный", а, наоборот, заставила отказаться от марксизма даже в его идеалистическом варианте. Слишком много было времени для раздумий, а серьезные раздумья - страшный враг всякой идеологии, упрощающей мир.
В 1965 г. он еще считал себя коммунистом, борющимся против системы, исказившей базовые принципы. В 1968 г. уже затруднялся четко сформулировать представление о коммунизме. В 1970 г. сказал самому себе, что от марксизма необходимо, наконец, полностью отказаться.
Куронь ушел в оппозицию и стал главным врагом системы. Наверное, более жестким и последовательным, чем даже лидеры рабочего движения, бывшие в начале 80-х гг. еще очень наивными профсоюзными деятелями, пытавшимися лишь добиться от системы удовлетворения своих требований.
В Польше - стране, где по интеллектуалам порой проходятся катком чуть ли не столь же жестко, как в России, Куронь не мог стать главным лидером оппозиции на манер Вацлава Гавела из соседней Чехословакии. Но, по большому счету, его роль не уступала ролям, сыгранным Валенсой или Мазовецким.
Мир солидарности
Основным результатом оппозиционной деятельности Куроня стало создание в 1976 г. Комитета защиты рабочих. Вплоть до формирования профсоюза "Солидарность" этот Комитет был основным очагом сопротивления, причем особое значение имело то, что он выстраивал единый фронт, в котором готовы были сойтись интеллектуалы и рабочие. В СССР ничего подобного не было, а потому диссидентское движение стало лишь эпизодом нашей истории, в то время как преобразования шли исключительно сверху, по инициативе Горбачева и его ближайшего окружения.
В 80-е гг. союз польских рабочих и интеллектуалов под эгидой "Солидарности" позволил раскачать систему и заставил ее пойти с оппозицией на переговоры за круглым столом. В итоге сформировалось новое посткоммунистическое правительство, в котором Куронь стал министром труда и социальной политики.
Конечно, он не был подготовлен к реформаторской деятельности так, как, скажем, Лешек Бальцерович - блестящий образованный интеллектуал, учившийся в США. Преодолевший марксизм Куронь оставался все же в плену некоторых иллюзий, связанных, в частности, с возможностями рабочего самоуправления. Жестокость капитализма он переживал с огромным трудом, даже будучи членом команды, этот капитализм строящей.
Но зато не было в Польше другого политика, который мог бы сказать беснующейся толпе: "Давайте прямо сейчас поедем ко мне, а затем к вам и посмотрим, кто сколько добра нажил". Толпа сразу стихала, понимая, что у министра Куроня никаких народных миллионов никогда не найдут. В Польше он был один такой. В России таких не было вообще.
Это был безумец, искавший в политике не благ - материальных либо духовных - и даже, по всей видимости, не творческой самореализации. Возможно, движение от тоталитаризма к демократии являлось для него, как говорил в свое время Томаш Масарик, политической формой реализации любви к людям.
Это был безумец. Он так и писал о себе и своей жене - Гае: "Я был ее безумием, она - моим рассудком". Он не вписывался в узкие рамки семейного счастья и всю жизнь рисковал: собой, женой, сыном. Она принимала его таким, какой он есть, и делала все возможное для того, чтобы огонь этого уникального безумия не оборвался раньше времени. Именно Гая в 1980 г., когда Яцек в очередной раз сидел, добралась до Гданьска, и Валенса успел включить в договор "Солидарности" с властями пункт об освобождении политзаключенных.
Она умерла рано. Он намного пережил ее, успел многое сделать и до самого последнего момента своей жизни оставался единственным политиком, участвовавшим в суровых реформах начала 90-х гг. и умудрившимся, несмотря на это, сохранить (как показывали опросы) доверие подавляющего большинства поляков.
Кончина Куроня - это подведение черты под целой эпохой смены систем. Пожалуй, ни Сахаров, ни Гавел, ни Валенса, ни Горбачев не символизируют в такой мере эту смену, как Яцек Куронь - вечный борец, высочайший моральный авторитет и одновременно чрезвычайно эффективный политик, сумевший построить фундамент новой Польши да и всей новой Восточной Европы.
У Куроня остался сын - Мацей. Он никогда не занимался политикой, а предпочел открыть в центре Варшавы свой ресторан. Это весьма успешное предприятие, в котором хорошо кормят (знаю по своему опыту) и которое никогда не пустует.
Мир ресторанов - это не мир борьбы. Борьба окончена. Польша вступила в Евросоюз, и Куронь-старший окончательно ушел в прошлое. В то прошлое, в котором никогда уже не окажется новое поколение поляков, чехов, русских...
|
|
Догорает ли эпоха? "Кризис наступил, однако это лишь начало.
Модель села на мель Почему-то уверен, что в недалеком будущем люди станут делить время на новые отрезки "до" и "после".
Растворившаяся команда // 1991-2008: судьбы российских реформаторов В прошлом номере мы завершили статьей о Егоре Гайдаре публикацию цикла "Великие реформаторы".
Куда пошла конница Буденного // Голодомор в СССР: как обстояло дело за границами Украины В последние месяцы одним из самых острых политических вопросов на постсоветском пространстве стал вопрос украинского голодомора, имевшего место в 30-е гг.
С КЕМ ВЫ, МАСТЕРА КУЛЬТУРЫ // Владимир Войнович // Советский режим был смешнее нынешнего Писатель Владимир ВОЙНОВИЧ рассуждает о грядущей смуте и об идейном родстве нынешней власти и советского руководства.
Некромент, или Смертельное танго Пять сюжетов, от $ 2 за штуку.
Пиар, кризис и бла-бла-бла Не то чтобы небольшая брошюра записок и выписок директора по связям с общественностью "Вымпелкома"-"Билайна" Михаила Умарова была совсем уж бессмысленным и бесполезным чтивом - отнюдь.
"Это было летом" В галерее IFA под патронажем Санкт-Петербургского творческого союза художников прошла выставка "Это было летом".
Хорошо воспитанный старый мальчик Создатели документальной ленты о Валентине Берестове, презентация которой прошла недавно в Фонтанном доме, назвали свое широкоформатное детище "Знаменитый Неизвестный".
Письма из Германии // Константа Есть такая поговорка: "Господь и леса не сравнял".
С кем вы, мастера культуры? // Алексей Герман // Наш народ был изнасилован. И многим понравилось… Кинорежиссер Алексей ГЕРМАН в интервью "Делу" рассказал о том, каким ему видится нынешнее состояние российского кинематографа, какие идеи задают в нем тон и что представляет собой сегодня российская интеллигенция.
Никита Белых // Россия не доверяет демократам Агония новейшей российской оппозиции, похоже, близка к финалу.
|
|
|