Weekly
Delo
Saint-Petersburg
В номере Архив Подписка Форум Реклама О Газете Заглавная страница Поиск Отправить письмо
 Основные разделы
Комментарии
Вопрос недели
События
Город
Власти
Анализ
Гость редакции
Взгляд
Человек месяца
VIP-рождения
Телекоммуникации
Технологии
Туризм
Светская жизнь
 Циклы публикаций
XX век - век перемен
Петербургские страсти
Судьбы
Поколения Петербурга 1703-2003
Рядом с губернатором
Современники 24/12/2001

Анатолий ЭЙНГОРН. Гипноз легенды

Алексей Самойлов

Гипнотически, как удав на кролика, воздействовал он блоком на чужих - нападающих противника. Да и свои, бражничавшие, проматывавшие дар игроки-партнеры побаивались едкого, занозистого ума этого аристократа, внука барона, русского генерала с немецкой фамилией, правнука английского адмирала.

Перед ним, выдающимся игроком и великим тренером, работавшим и с мужской, и с женской сборными страны, прошедшим всю войну, в послевоенную пору видным хирургом, продолжающим работать за письменным столом и на девятом десятке, преклонялся до последних своих дней легендарный Константин Рева. Своего сэнсея (учителя) сорок лет почитает японец Ясутака Мацудайра, проходивший стажировку в Ленинграде в 1961-м и признанный недавно лучшим тренером ХХ века.

Добровольное заточение

- Прошу прощения, Анатолий Николаевич, но вынужден задать Вам вопрос деликатного cвoйcтвa. Почему Вы не выходите из дома? Кстати, сколько лет длится Ваше заточение?

- Лида, жена, умерла в девяносто третьем, пятого января. А я не выхожу из дома с девяносто второго. Почему? Потому что у меня остеохондроз позвоночный, потому что болят ноги: наверное, у меня облитерирующий.

- Облитерирующий эндаартериит - хроническое заболевание сосудов с преимущественным поражением артерий ног? Из-за этого "облитерирующего" пришлось произвести ампутацию ног замечательному артисту Павлу Луспекаеву и вратарю номер один всех времен и народов Льву Яшину...

- Ты, чувствуется, основательно подготовился... Вернемся, однако, к моему случаю. Хожу я с большим трудом. По комнате могу передвигаться, могу пойти на шатающихся ногах, когда позвонят, чтобы открыть дверь... Понимаешь?..

- Понимать-то понимаю, но, знаете, что говорят относительно Вашего "заточения" волейбольные ветераны, болельщики со стажем, имевшие удовольствие видеть Вас до и после войны и в клубных командах, и в сборной СССР, выигравшей в сорок девятом впервые в истории, в Праге, звание чемпионов мира?..

- И что они говорят?..

- Одни говорят, что Эйнгорн не появляется на играх современных команд, потому что не принимает современную сверхатлетичную игру гулливеров, где в последние три года радикально поменяли правила и сделали ее простой, даже примитивной в тактическом плане. Другие связывают отсутствие Эйнгрона с тем, что он не хочет чтобы его видели на людях немощным, беспомощным...

- Волейбол тут совсем ни при чем: я с удовольствием ходил бы и на игры "Балтики" и ТТУ, но я боюсь... Мне ведь и по лестнице-то не спуститься. Упадешь где-нибудь, грохнешься, сломаешь, скажем, шейку бедра - и будешь обузой для Наташи. (Маленькая семья Эйнгорнов состоит из отца и дочери - кандидата технических наук, старшего научного сотрудника Всероссийского алюминиево-магниевого института - А. С.). А так я, хоть и много забот дочке доставляю, все-таки помогаю ей: постель сам застелю, на кухню доковыляю, поем, посуду помою, поглажу белье... Понимаешь?.. По квартире ходить не боюсь, а по улице, в спортзале, - боюсь.

Это раз. А во-вторых, мне совсем не хочется, чтобы вместо Эйнгорна, вымахивавшего над сеткой и дубасящего по мячу, люди видели больного, шлепающего, как тяжело контуженный. В общем, я перестал выходить из дома и засел за работу. Сначала вместе с Мацудайрой написал одну книжку, чисто волейбольную. Затем - вторую, мемуарную, причем написал сам, без помощи профессионального литератора. Сейчас у меня в работе третья - о хирургии.
Словом, мне есть что делать, понимаешь?.. Если бы мне нечем было себя занять, то не знаю, что бы со мной было после смерти Лиды.

Тоська и Коська

Что до современного волейбола, то он мне действительно сильно не нравится. Это не волейбол, а акостабол! (Доктор Рубен Акоста - президент ФИВБ, инициатор революционных перемен в "летающем мяче" - А. С.). Можешь ли ты назвать хоть одну игру, хоть один вид спорта, где за последние тридцать пять лет сделали бы столько кардинальных изменений в правилах?

- Не могу.

- И я не могу. Сегодняшняя игра - это не мой волейбол. Мы ногами не играли, четыре касания правила не допускали, очки набирались только при своей подаче, а тут все подряд "закосили": одно лишь это, последнее из названных мною нововведений, неузнаваемо изменило волейбол... Первые четыре партии теперь играют до 25 очков, а решающую, пятую - до 15. Где тут логика? Пятая партия стала совсем неинтересной - смотреть противно. Вот если бы сделали наоборот: сначала играют до 15, а решающий сет до 25, я понял бы...
Нет, не мой это волейбол, не мой. К тому же, теперь только за деньги играют...

- Назовите, пожалуйста, трех самых ярких игроков волейбола довоенного и послевоенного...

- Прежде всего, конечно, Александр Щербин, универсальный игрок, без слабых мест, капитан ленинградского "Спартака", дважды чемпиона СССР (1938-39 гг.), мой ближайший друг, он погиб 26-летним в Великую Отечественную под Старой Руссой. Нил Фасахов, атаковавший одинаково свободно что правой, что левой (он начинал в казанском "Буревестнике", играл за ЦСКА, за сборную Союза). Наш земляк Геннадий Гайковой, про таких говорят: "Родился с мячом в руках". Впрочем, технарей его класса у нас больше не было. Ну и, конечно, Коська.

- Коськой, помнится, Вы называли Константина Реву?

- Само собой. Он меня Тоськой, а я его Коськой. Вот уж кого природа одарила сверх меры: высоченный прыжок, силища удара лошадиная.

- Получается не трое, а четверо...

- Что ж, пусть будет четверо. Снять никого из них нельзя.

- А если назвать троицу "самых-самых" отечественных волейболисток...

- Тут тоже для меня все ясно. Очаровательная Валя Свиридова из московского "Локомотива", она одного со мной года рождения - 1919-го, из исторического состава сборной СССР, первого в истории чемпионата мира (у женщин он проходил в Москве, в 1952-м году). Первой в отечественном волейболе она применила нападающий удар в прыжке с одной ноги и планирующую подачу. Люся Михайловская, "связка" ленинградского "Буревестника" и сборной страны, выигравшей Олимпиаду в Мехико. И Тоня Рыжова, москвичка, непревзойденная защитница, дважды чемпионка мира.

Тизенгаузены и Стэккисы

- Вы родились в "незабываемом девятнадцатом", когда, как написал поэт революции, "дрянь адмиральская, пан и барон" перли на Республику Советов с разных сторон. Каково было потомку аристократов, "белой кости" жить и работать под "гегемоном" - восставшим и победившим пролетариатом? Более чем сомнительное происхождение не мешало Вам на каждом шагу?..

- О моей родословной я подробно пишу в мемуарной книге, названной "Жизнь и приключения барона фон Тизенгаузена в Советской России". Там все изложено подробно. Кому сие интересно, могут прочесть об этом в книге, где моей семье посвящены пять первых глав.

- Анатолий Николаевич, помилосердствуйте: где же читатель "Дела" разыщет Вашу книгу, если ее тираж всего 1000 (одна тысяча) экземпляров, да и в открытой продаже ее не было? Так что уж будьте любезны, поведайте нам, как Вас угораздило появиться на свет Божий в такой аристократической семье и где это произошло?

- Я родился 29 октября 1919 года в Симбирске. Жили мы там недолго, настоящим своим родным городом я считаю Ленинград. Мои родители не только дали мне жизнь, но и сделали меня мною. Самым близким мне человеком была моя мама, Александра Федоровна, в девичестве Тизенгаузен. Она родилась в Варшаве в семье российского генерала барона фон Тизенгаузена Федора Густавовича, прибалтийского немца, чьи предки, как и он сам, давно и верно служили царю и Отечеству. Дед возглавлял тогда инженерную службу Варшавского военного округа. По материнской линии Александра Федоровна ведет происхождение тоже от знатного рода: мама моей мамы, стало быть, моя бабушка Анна Петровна Стэккис - дочь английского адмирала Питера Стэккиса.

Моя мама была фигурой удивительно колоритной. В каком точно году она родилась, я так и не знаю. При получении каждого нового паспорта она из года в год все молодела и молодела. В день ее смерти, в октябре 1952 года, ей было - по паспорту - всего сорок два года. Получается, что она родила меня в девятилетнем возрасте, а такое не описано в медицинской литературе и по сей день.
В моем семейном альбоме сохранилась фотография моих дедушки и бабушки в карнавальных костюмах. Дед Федор Густавович, восседающий в уютном кресле, приятен мне, помимо естественных родственных чувств, сходством с моим любимым Луспекаевым в роли таможенника Верещагина - даже усы так же лихо закручены вверх. У него на коленях сидит моя аглицкая бабушка - молодая, веселая Анна Петровна с высокой прической из каштановых волос.

- Какого времени эта фотография?

- Это конец ХIX, уже позапрошлого, века, когда семья Тизенгаузенов проживала в бывшем особняке каких-то средневековых князей, в самом фешенебельном районе польской столицы на Маршалковской улице, усаженной многовековыми дубами. Вскоре после войны, когда я поехал в Варшаву в составе сборной СССР на международный турнир, мама попросила меня привезти дубовых листьев с ее Маршалковской. От маминых дубов, не говоря уж об особняке, немцы оставили только рожки да ножки. Я не стал расстраивать маму рассказами о страшных следах войны и лишь торжественно вручил ей букет из дубовых листьев.
Жили мои дедушка и бабушка в любви и согласии. В 1900 году барона фон Тизенгаузена с повышением по службе перевели из Варшавы в Санкт-Петербург, в Генеральный штаб. Когда началась русско-японская война, дедушка подал рапорт по команде с просьбой отправить его на фронт. Воевал генерал, судя по многочисленным наградам, на той, в общем-то позорной для нас, войне храбро, в самом ее конце был тяжело ранен под Мукденом и оставшуюся часть жизни лечился в Баден-Бадене. Умер барон фон Тизенгаузен в 1910 году, был похоронен на одном из петербургских кладбищ (каком - мне неведомо). Мама, зная особенности советской власти, ходила на могилу отца без его внуков (у меня еще был старший брат Арсенька), очевидно, не хотела приучать нас посещать могилу царского генерала...
У моих дедушки и бабушки был целый воз детей - три сына и три дочки. В злополучном семнадцатом году бабушка Анна Петровна жила с самой младшей своей дочерью Таней, окончившей институт благородных девиц в Смольном с золотой медалью, золотым шифром в виде вензеля императрицы. Пришедшие к власти большевики без лишних слов уплотнили хозяев роскошной генеральской квартиры, поселив их в маленький закуток на кухне. Жизнь в голодном и холодном рабоче-крестьянском Петрограде вдове царского генерала не глянулась, и она решила отчалить с Таней на юг, в Екатеринославскую губернию к доброму другу семьи Тизенгаузенов - генералу Деникину...

Эйнгорны: врач и экономист

- Все это безумно интересно, я завидую тем, кто не читал Вашей книги про приключения-злоключения барона фон Тизенгаузена в стране большевиков, но размеры газетного материала, увы, ограничены, и я вынужден попросить Вас, по необходимости кратко, рассказать oб отце и его семействе...

- Папа мой, Николай Семенович Эйнгорн, родился в городе на Неве в богатой и многодетной семье крещеных евреев. После крещения одного из наших предков, по законам Российской империи, все последующие Эйнгорны автоматически стали полноправными русскими, без всяких ограничений и квот. Мой дедушка по отцу Семен Яковлевич Эйнгорн, профессор медицины, возглавлял в российской столице институт и школу механотерапии Его Императорского Величества. Заведение деда находилось где-то на Каменноостровском проспекте.

- Отец Ваш пошел по стопам своего отца, врача-гигиениста?..

- Нет, мой отец был экономистом.

- А в каком году он родился?

- Не ведаю. Папа, как и мама, дней своего рождения никогда не отмечал. Рассказывать о маме мне не составляет труда, она часто вспоминала свою увлекательную и запутанную жизнь, папа же был человеком молчаливым и никогда не рассказывал нам о детстве, отрочестве, юности, о родственниках... Семейная жизнь наших родителей по приезде в Ленинград проходила странно: с 1927 года мы все время жили в этом чудесном городе, а папа всегда работал в каком-то другом - в Луге, Мурманске, Грозном, наконец, в Комсомольске-на-Амуре, где и погиб, попав в 1943 году под поезд. Папа часто приезжал к нам с чемоданами и пакетами, набитыми подарками и вкусной снедью, проводил некоторое время с нами и опять уезжал, регулярно присылая детям нежные письма, а маме деньги, что позволяло нам жить безбедно. Почему же папа не живет все время с мамой и нами, почему не работает в Ленинграде? Когда мы спрашивали об этом маму, она отвечала: "Папа считает своей первой обязанностью обеспечить своей семье достаточно зажиточную жизнь, чтобы я могла не работать и воспитывать вас, оболтусов, достойными людьми. А получить работу с хорошей зарплатой в Петербурге (название "Ленинград" мама не употребляла никогда!) человеку с фамилией Эйнгорн просто невозможно. В других же городах, поменьше рангом, Коле дают высокие оклады как толковому экономисту".

- В многочисленных и очень подробных анкетах, которые всем нам пришлось заполнять при советской власти, Вы, как я понимаю, о своем аристократическом происхождении умалчивали, иначе могли бы и на Колыму загреметь?..

- Предков и потомков моего сиятельного деда я теперь могу спокойно разыскивать (и кое-кого уже отыскал), не боясь загреметь за такую родню на Колыму. Следов же английского адмирала Питера Стэккиса, отца моей бабки по линии мамы, я не нашел. Сколько себя помню, всегда знал о своих родственниках голубых кровей из красочных рассказов мамы и относился к предкам-аристократам с глубоким уважением и любовью.
Указывал ли я их в анкетах? О чем ты говоришь! Почти семьдесят пять лет я об этом и не заикался. Надо ли объяснять - почему?!

Фаталист

- Царского генерал-барона и английского адмирала можно и нужно было, в интересах личной безопасности, не упоминать в анкетах. Но куда уйти от пресловутого "пятого пункта"?..

- О, тут тоже вышла однажды замечательная история. Когда в сорок втором, во время войны, меня без объяснения причин поперли с третьего курса Военно-медицинской академии, я решил, что тут сыграли зловещую роль антисемитские мотивы. И что же? Спустя много лет я узнал, что совершенно напрасно подозревал "смершевцев" в антисемитизме: бдительные шпионоловы заподозрили меня в том, что я никакой не Эйнгорн, а Эйхгорн, сын немецкого фельдмаршала времен Первой мировой войны, оккупировавшего в 1918-м Украину. Из нашей Ленинградской академии, эвакуированной в Самарканд и слитой в одно учебное заведение с Куйбышевской, к этому времени стали отчислять примерно пятьдесят процентов слушателей - кого на фронт, кого в медучилища - худших по успеваемости, дисциплине и другим неведомым нам грехам. Если бы не сверхбдительность смершевцев, заподозривших во мне отпрыска немецкого фельдмаршала, то я как отличник и известный спортсмен ни за что не попал бы в число отверженных. Но когда построили курс и объявили, кто вылетел из Академии, то выяснилось, что я оказался среди тех, кто был лишен права получить диплом военного врача. Это событие круто повернуло мою жизнь. Думаю, в хорошую сторону: ведь я вышел из кровавой бойни живым.

- Вы окончили Ашхабадское военно-медицинское училище, куда Вас "сослали" из Самарканда, и военфельдшером 2-го ранга отправились воевать, прошли всю войну командиром медсанвзвода в танковых войсках в составе 2-го Украинского фронта, заслужив три ордена Красной Звезды, орден Отечественной войны II степени и шестнадцать медалей.

- Так точно, причем последнюю - по счету, но не по важности военную награду - медаль "За оборону Ленинграда" я получил сравнительно недавно, в 50-летнюю годовщину снятия блокады. Вернее, не я получил, поскольку я теперь "невыходной", а моя дoчь, в райвoeнкoмaтe.

- А кто хранил Вас на войне - от вражеских снарядов и пуль, от наших "особистов", от всякой злой воли - Господь, судьба, чья-то любовь?..

- Я - атеист, в Бога не верю. Но я фаталист: беспредельно верю в судьбу.

- Моя бабушка всегда твердила мне, если я чего-то боялся: "Кому суждено сгореть, тот не утонет".

- Правильно говорила твоя бабушка. От своей участи никуда не скроешься. Если судьба оставила мне жизнь на этой страшной войне, то роптать на нее было бы грешно - лучше быть живым военфельдшером, чем мертвым врачом с академическим дипломом 1943 года!

- Тем более что в свой час, уже послевоенный, в 1950 году Вы все же окончили Военно-морскую медицинскую академию и стали крупным хирургом, работая в хирургической клинике этой академии, демобилизовавшись в 1972 году в звании полковника медицинской службы, и стали, уже на гражданке, главным врачом одной из ленинградской больниц.

- Кто сказал, что я стал крупным хирургом? Хирург я средней руки, но мог бы стать, действительно, высококлассным специалистом, если бы не служил двум божествам одновременно - спорту и медицине. Я же, когда был тренером сборных страны, по полгода в клинике отсутствовал. Разве это дело? Доведись мне прожить жизнь заново, я бы посвятил ее только медицине, хирургии.

Светлой памяти Лиды

- Когда я принес домой Вашу книгу, моя жена открыла ее, прочитала Ваше посвящение "моей любимой", "необыкновенно красивому человеку во всем" - Лиде, с которой Вы душа в душу прожили почти сорок семь лет, и моя жена не отдала мнe книгу, пока не прочитaлa всю, от корки до корки...

- И что сказала твоя жена? Мне это важно знать...

- Она сказала, что написать такую книгу и посвятить ее своей любимой, ушедшей из жизни, мог только истинно благородный человек...

Диктофон к этому времени уже был выключен. Анатолий Николаевич сидел в прихожей, провожая своего гостя.
Его голос пресекся, на глазах выступили слезы:

- Ты вот что, Алексей, обязательно напиши об этом, о словах своей жены...

- Хорошо, Анатолий Николаевич, обязательно напишу.

Назад Назад Наверх Наверх

 

Даниил ДОНДУРЕЙ // Специалист по третьей реальности
Главный редактор журнала "Искусство кино", человек универсальных знаний, член совета по культуре и искусству при президенте России, Даниил Дондурей сам себя называет культурологом, наблюдающим за трансформациями российской ментальности.
Подробнее 

Эдуард УСПЕНСКИЙ // Чебурашка. Хождение по мукам
Почтальон Печкин, кот Матроскин, самостоятельный мальчик дядя Федор, добрый крокодил Гена, злая старуха Шапокляк - это все он, Эдуард Успенский, а все эти герои - порождение его веселой необузданной фантазии.
Подробнее 

Борис ПУСТЫНЦЕВ // В пятнадцать лет я уже был антикоммунистом
В пятнадцать лет он вешал на стены в своей комнате портреты Деникина и Корнилова.
Подробнее 

Наум КОРЖАВИН. // Либерализм со взломом
"Читателю" с Лубянки молодой Эмка Мандель (будущий поэт Наум Коржавин) однажды доверчиво принес свои стихи.
Подробнее 

Олег БАСИЛАШВИЛИ
Олег Басилашвили совершенно не похож на тех людей, которых изображает в театре и кино: у Эльдара Рязанова он играл откровенных негодяев (Мерзляев в комедии "О бедном гусаре"), полунегодяев (Самохвалов в "Служебном романе"), почти ангелов (Платон Рябинин в "Вокзале для двоих").
Подробнее 

Свет ТИХВИНСКИЙ. Подари себе полюс
Профессор Свет Тихвинский: в двенадцать лет - сын полка, разведчик на Ленинградском фронте, в семьдесят - покоритель на лыжах Северного полюса, на восьмом десятке - горовосходитель.
Подробнее 

Виктор СОСНОРА
Мой дед в 1918-м прятал у себя Марка Шагала, а потом и Казимира Малевича.
Подробнее 

Александр КУШНЕР. Трагический мажор
Я получил письмо от Евтушенко.
Подробнее 

Татьяна ЩУКО. Вечная заступница
Папа был человеком вне политики.
Подробнее 

Борис СТРУГАЦКИЙ. Фугас, пробивающий стену
Мы были абсолютно уверены, что умрем в этом топком вонючем болоте.
Подробнее 

Борис ПОКРОВСКИЙ. "Крестный отец" оперного театра
В Москве начала и концы судьбы Бориса Александровича Покровского.
Подробнее 

Валерий ПОПОВ. Закон чемодана с горохом
Валерий Попов прошел в литературе стороной и попал в точку.
Подробнее 

 Рекомендуем
исследования рынка
Оборудование LTE в Москве
продажа, установка и монтаж пластиковых окон
Школьные экскурсии в музеи, на производство
Провайдеры Петербурга


   © Аналитический еженедельник "Дело" info@idelo.ru